Представь себе, мой читатель, состояние нашей герои­ни, мне трудно подобрать для этого нужные слова, это было что-то среднее между состоянием шока и ощуще­нием нереальности происходящих событий, как будто все это ей приснилось во сне. Но в тот момент она еще не знала, что главный шок, главный удар она получит только вечером этого первого дня в новой и незнакомой для нее стране Швеции. А пока – они втроем сели обедать и ели простую еду: макароны с маленькими готовыми мясными котлетками – биточками, которые Кент купил к их приезду. Биточки нужно было только разогреть на сковородке, что Татьянин муж и сделал, а сверху на них он положил брусничного варенья. «Это любимая шведская еда», – сказал Кент. Татьяна вспомнила, что еще был один помидор, который ее муж разделил между ними тремя.

     – Деньги у меня на исходе, поэтому мы должны эко­номить на всем, – сурово сказал он нашей героине и ее дочери Диане, – мы должны ждать, когда получим со­циальное пособие, тогда что-нибудь получше купим покушать.

     Это был их первый день и первый обед в Швеции, поэтому Татьяна запомнила его так хорошо. Да, читатель, память человеческая – странная штука. После обеда они поехали смотреть бывший дом Кента. По дороге к нему обе наши героини удивленно отметили, что на улицах Лавена почти нет людей. «Городок маленький, поэтому», – сказал Кент.

      Они подъехали к дому, на котором была таб­личка «На продажу». Он и правда был большой, трех­этажный, а вокруг него на участке росло несколько яблонь, кустов смородины, малины и две сливы, но сейчас был ноябрь и все было покрыто небольшим слоем снега. То тут, то там между кустами стояли развалины, или другими словами, остатки от множества старых легковых машин: где-то не хватало дверей, у какой-то не было колес, у другой не было сидений внутри, некоторые машины местами были поржавевшие насквозь и т.д. Они занимали много места в саду, который из-за этого производил впечатление свалки металлолома и, конечно же, портили его своим видом.

    – Кент, что это за машины? – с недоумением спросила наша героиня своего мужа.

    – Об этих машинах я тебе говорил, что я должен их сначала отремонтировать, а потом искать для них поку­пателя, у меня их одиннадцать штук.

      «Так вот про какие машины он рассказывал мне в Москве, – пронеслись мысли у Татьяны в голове, – можно ли отремонтировать эти ржавые остатки от легковых машин? Трудно поверить в это».

    Весь большой сад выглядел запущенным, кругом росла высокая трава, которая сейчас также была покрыта небольшим количеством снега. Было видно, что эти ме­таллические остатки от машин пролежали здесь не один год. Со стороны фасада перед домом росли высокие де­коративные яблони, на которых в то время висели ма­ленькие замерзшие коричневые яблочки. Множество птиц сидело на яблонях, громко щебетало и с удовольствием клевало эти самые яблочки. Наша героиня заметила, что на фасаде бывшего дома Кента была вывеска «Ривьера».

     – Что это за вывеска? – спросила она мужа, показывая на нее.

     – Мой магазин назывался «Ривьера» и, когда он обан­к­ротился,  я перевез оставшиеся инструменты в этот дом и уже здесь продавал их и продолжаю продавать. Пой­демте, я вам все покажу, – ответил он.

      Кент открыл ключом дверь и они вошли внутрь. На пер­вом этаже в четырех комнатах стояло много музыкальных инструментов: механических и электрических пианино, кейбуртов, а также механических и электрических орга­нов. Для Татьяны и Дианы органы были невиданными раньше музыкальными инструментами: это были как бы пианино с клавиатурой, разделенной на две-, три части, которые располагались одна над другой, как бы в два или три этажа. Кент подсел к одному органу, открыл ноты и начал играть какую-то незнакомую джазовую музыку. Татьянина дочь подошла к органу и внимательно наблю­дала за его руками, а когда он закончил, то попросила:

     – Кент, можно я попробую играть на органе? – Диана называла таким образом (по имени) Татьяниного мужа – своего отчима – в течении всей их совместной жизни, по­тому что так хотел Кент.

     – Конечно, – разрешил он. И у Дианы, к ее радости и удовольствию, сразу получилось сыграть на незнакомом инструменте «Для Элизы» Бетховена.

     Затем швед повез их в «Глобус» – тот самый большой двухэтажный торговый центр с множеством различных магазинов, который находился недалеко от бывшего дома Кента и описание которого ты, мой читатель, прочитал выше. Он сразу понравился нашим героиням не только обилием магазинов на двух этажах, но и приятным ин­терьером и большим количеством людей внутри: ведь они приехали из многомиллионного города и им нравилось находиться среди людей.

     Вместе с Кентом они зашли в один из продо­вольс­твенных магазинов, поразивший Татьяну и Диану обилием разных  невиданных ими раньше продуктов пита­ния: на прилавках лежало множество разнообразных уже запакованных сортов мяса, колбасы, сыра и т.д., огромное количество сухих продуктов в пакетах стояло на мно­го­численных полках, а также лежали горами наваленные овощи и фрукты – подходи и выбирай сам, какое ты хочешь купить яблоко, апельсин или помидор.

    – Мы должны купить немного продуктов, – сказал Кент, проходя мимо прилавков и подойдя к маленькой вывеске в углу одного из них, где небольшими буквами было напи­сано «Короткая дата». Под вывеской лежало несколько упаковок с сосисками, сыром и бледно-розового цвета кол­басой, а также упаковка готового картофельного салата. На некоторых продуктах были приклеены крошечные красные этикетки «1/2», а на картофельном салате одна цена была зачеркнута и вместо нее стояла цена «10 Кг». Татьяна сначала разглядывала эти упаковки непонимаю­щими глазами, потом подняла глаза на своего шведского мужа, который вертел то одну, то другую из них в руках и присматривался к ценам.

     –  «Короткая дата» – как это надо понимать? – спросила она с любопытством Кента.

     – На каждой упаковке стоит цена и число, до которого лучше этот продукт съесть, смотри – «Лучше до 081193», а сегодня уже девятое ноября. Такие продукты магазин про­дает дешевле, например, за полцены или как этот салат – только за десять крон. Мы возьмем картофельный салат и сосиски, – сказал он опять размеренно и неторопливо, затем они подошли к лоткам с хлебом, на которых также стояло «1/2». Кент поковырялся в них и выбрал два батона белого хлеба, как Татьяна поняла, несвежего, за полцены, потом сказал:

    – Сейчас мы идем к кассам и платим за наши продукты. Имейте в виду, что в Швеции не получится безнаказанно украсть в магазине, потому что здесь у касс стоят авто­маты с сенсорами, которые начинают гудеть на укра­денные товары, – и он показал на автоматы, – к тому же магазины имеют одетых в обычную одежду людей, чья работа заключается лишь в том, чтобы ходить среди покупателей и следить, если кто-нибудь что-то украл.

     Татьяна и Диана с любопытством посмотрели на авто­маты, в России они такие «чудеса техники» никогда не видели и им было интересно, как же они действуют.

     Таким образом прошел их первый день в Швеции, наступал вечер, они вернулись домой в квартиру и стали кушать то, что купили: сосиски и картофельный салат с просроченными датами срока годности.

    – Надеюсь, что у нас с Дианой не заболят животы от такой еды, – сказала озабоченно Татьяна мужу.

    – Не заболят, такую еду можно есть даже если прошло пять дней после окончания срока годности, ешьте и не бойтесь. Во многие продукты в Швеции добавляют разно­образные «консерверингсмедель» (средство для консер­вирования, как наша героиня перевела потом с помощью словаря), которые делают так, что они могут долго не портиться, так что ешьте, но имейте в виду, что мы долж­ны оставить часть еды на завтра, поэтому ешьте только немного салата и по половинке сосиски, – спокойно от­ветил ей Кент, с аппетитом поедая вторую сосиску.

     «Но ведь, наверно, не просто так стоит последний день срока годности на продуктах? И почему он сам ест вторую со­сиску, а нам говорит есть только по половине?» – задала Татьяна мысленно вопросы  сама себе.

     После окончания ужина Диана подошла к матери и жалобно сказала:

    – Мама, я не наелась, я голодная.

    – Дочка, что я могу сделать? Иди возьми еще хлеба, намажь сливочным маслом и съешь, – и они вдвоем отправились на кухню, но в холодильнике масла не ока­залось. Диана отрезала толстый кусок белого хлеба с просроченной датой и стала грустно есть его, запивая чаем.

     Татьяна посмотрела на свою дочь невеселыми гла­зами: «Да, – думала она, – вот и началась новая жизнь в чужой стране. Как-то она будет продолжаться?».

    Настало время расходиться по спальням и ложиться спать. Кент уже давно ушел в их спальню, а наши русские героини все еще смотрели телевизор, где показывали американский фильм-детектив, затем Диана поцеловала мать и легла в кровать, а за ней пошла спать и Татьяна...

    ... Здесь при воспоминаниях о дальнейших событиях наша героиня вся сжалась в комок и задрожала. «Нет, вспоминай об этом с юмором. Ты должна вспоминать об этом только с юмором и, может быть, даже смеяться. Ведь так легче возвращаться мыслями в то твое прошлое», – приказала она сама себе.

     Рогер между тем посмотрел на нее и спросил:

    – Анна, ты замерзла?

    – Нет, любимый, просто кое-что неприятное вспомнила сейчас, – ответила Анна-Татьяна, с неподвижными глаз­а­ми глядя прямо перед собой на дорогу...

     ... Да, она вспомнила тот первый вечер и ту первую ночь со шведским мужем в Швеции, как кошмарный сон.

    Вспомнила, как она чуть не закричала от страха и не­ожиданности, когда вошла в спальню, потому что она увидела там своего мужа Кента, одетого в черный ги­пюровый женский корсет, черные женские трусы и чулки, державшиеся на подтяжках, а также женский рыжий длинноволосый парик на голове (сам он, если ты пом­нишь, читатель, был почти лысый).

    Он лежал на кровати сверху покрывала в ярко-красных лакированных женских туфлях на очень высоких каблуках. На его руки с при­клеенными пластмассовыми длинными красными ногтями были одеты черные гиппюровые перчатки до локтей, а все лицо с наклеенными длиннющими ресницами было на­крашено женской косметикой: нарисованные черные бро­ви, густо намазанные тушью ресницы, синего цвета тени над глазами и ярко накрашенные красной губной помадой губы. В черный корсет были вставлены огромные груди из параллона и Кент лежал на покрывале на кровати, держась руками за эти самые параллоновые груди, и смотрел программу новостей по телевизору.

    Татьяна вошла в спальню и остановилась в шоке и стра­хе: она не узнала вначале своего мужа и первая мысль бы­ла: «Кто это лежит?!» Она прислонилась к двери в нере­шительности, не зная, что делать, и вдруг услышала голос Кента:

    – Татьяна, не бойся, это я, Кент, ... я – трансвестит,... – повторил этот человек, назвавшийся Кентом, но Кента в нем было невозможно узнать: это лежала смешно одетая и размалеванная женщина.

    – Что это означает – трансвестит? – наконец смогла вы­молвить наша героиня. Она никогда не слышала в России этo.

    – Мужчины, которые одевают женскую одежду – это трансвеститы. Я чувствую себя мужчиной, признаю секс только с женщиной и я просто люблю одевать на себя женс­кую нижнюю секси-одежду и обувь, а также платья и парики. Мне нравится одеваться женщиной дома и я делаю это постоянно. Смотри, сколько у меня всякой та­кой одежды и париков, – при этих словах Кент встал с кровати.

     Он был и так высокий, а теперь в женских туфлях на огромных каблуках швед был ростом почти до потолка. Стуча каблуками по полу, Кент подошел к гардеробу, открыл его и Татьяна увидела множество женской нижней одежды, туфель на высоченных каблуках, женских платьев и блузок, большинство которых было сшито из гипюровой или другой прозрачной ткани.

    – Эти секси-платья я сшил сам и груди из параллона я делаю сам, а также я могу шить сам самые разнообразные корсеты. Я шью это и продаю: даю объявления в журналах для мужчин, – добавил он с энтузиазмом и гордостью.

     Швед подошел к тумбочке, достал оттуда какой-то шведс­кий, как показалось нашей героине, порно­гра­фи­ческий журнал («журнал для мужчин» сказал Кент), рас­крыл его и показал напечатанные там свои объявления и фото в том же наряде, в котором Татьяна видела его сей­час. Она молчала в шоке, потеряв всякий дар речи и ста­раясь как-то «переварить» в голове услышанное, а муж ее все продолжал:

    – Я все продумал. В Швеции живет много мужчин-трансвеститов, я по их заказам буду шить нижнюю секси-одежду, делать параллоновые груди и продавать, а мы вместе с тобой будем снимать порнографические фильмы по их заказам и продавать им, потому что фильмов, где трансвестит имеет секс с женщиной, одетой в нижнее сек­си-белье, очень мало. Смотри, сколько я получил писем на мои прежние объявления, сколько заказов в них на разные фильмы, фото и корсеты! Мы будем делать большие день­ги на этом и станем со временем богатыми, – и Кент по­казал ей огромное количество писем, где мужчины-транс­веститы заказывали у ее мужа корсеты, параллоновые гру­ди и порфильмы, а некоторые просили его прислать испач­канные женские трусы.

     – Что подразумевается под выражением: «испачканные женские трусы»? – с усилием выдавила наша героиня из себя.

     – Есть достаточно много мужчин, которые живут одни и вообще не имеют никакой женщины. Вместо женщины они нюхают испачканные женские трусы, чтобы возбу­диться. Ты поносишь трусы один день, а потом я буду продавать их. Не волнуйся, всю продажу я веду по почте через почтовый ящик и мы с тобой можем спокойно ходить по улицам и не бояться, что кто-то знает о нашей с тобой деятельности.

    ... «Улыбайся и смейся сейчас...», – опять приказала наша героиня сама себе, сидя рядом с Рогером в машине, но это было непростo, как ты сам понимаешь, мой чита­тель.

     Тогда первой ее мыслью было: «Он сумашедший, я приехала жить к сумашедшему...». Татьяна в тот вечер была настолько шокирована и в ужасе после всего ею услышанного и увиденного, что ее состояние невозможно точно описать. Она чувствовала себя опустошенной и обманутой: какая же она наивная русская женщина, выросшая на сказках о принцах и принцессах и любви до гроба.   

    Татьяна вспомнила, как она тогда вышла из спальни, сердце ее бешенно колотилось. Она старалась успо­коиться, взять себя в руки, собраться с мыслями, оценить сложившуюся ситуацию и ответить на вопрос: «Что теперь делать?» Татьяна взяла с книжной полки шведскую толс­тую книгу, напоминавшую своим видом энцик­лопедию, и прочитала там, что трансвеститом называют мужчину, который одевается в женщину или женщину, которая одевается в мужчину. «Значит женщина тоже может быть трансвеститом», – удивленно перевела она.

     «Что делать?!» – вертелось в ее голове, сколько же раз в жизни она уже задавала сама себе этот вопрос в кри­тические моменты; самой себе и небесным силам. «По­могите, дайте мне совет, что я должна делать сейчас, когда все оказалось ложью и обманом!» – кричала ее душа. Первое, что пришло ей в голову, было – звонить старшей дочери Ольге в Москву и сказать, что они завтра полетят назад в Москву. Она набрала Ольгин номер телефона и быстро проговорила:

    – Мы завтра же полетим назад в Москву, если будут свободные места в самолете и если хватит денег на обратные билеты.

    – Мама, что случилось? – удивленно спросила Ольга.

    – Все оказалось не тем, что мы ожидали, мы должны вернуться в Россию, – дрожавшим голосом сказала Татьяна, стыдясь рассказать дочери всю правду.

      – Подумай, на какие средства вы будете жить, если вы вернетесь: ты – не имеешь работы, да и не найдешь ее при теперешней обстановке в России, я не работаю и сижу дома с Машей, мой муж – безработный, – рассуждала стар­шая дочь, – ... еда у вас есть в Швеции?

    – Да, пока есть, – заплакала наша героиня.

    – Нет, не возвращайтесь, если еда вам там будет га­рантирована; ты ведь знаешь, что помочь вам будет некому в России, – был ответ старшей дочери. На этом их разговор закончился.

     «Да, Ольга была права: их материальное положение было критическим в России, надеяться на то, что добрые люди из США будут продолжать присылать деньги, тоже нельзя: когда-нибудь это прекратится, – думала Татьяна после окончания разговора, – но что будет с нaми здесь, в Швеции, дальше – страшно даже подумать. Выдержим ли  мы ту жизнь, которую запланировал для нaс этот хитрый расчетливый швед?»

     Она достала остатки денег, по­лученных ею от американцев, и надежно спрятала их, чтобы шведский «муженек» не нашел. Всю эту первую ночь в Швеции она не спала, а лежала рядом с Кентом, который залез под одеяло во всем том наряде, который я, мой читатель, описала тебе выше, из-под одеяла торчали его длинные ноги, одетые в тонкие черные чулки и обутые во все те же красные лакированные женские туфли на высоких каблуках. Швед сказал тогда Татьяне, что он не может заснуть и спать без такой одежды и это его каждодневный «ночной наряд».

      Всю ночь обдумывала она их сложившееся положение, искала выход и к утру приняла временное решение: «Из двух зол человек должен всегда выбирать меньшее – так говорит русская пословица. Если мы сейчас вернемся в Москву, то может быть плохо не только Диане и мне, но хуже и Ольге с Машей, которые сейчас сами живут на деньги родителей Ольгиного мужа. Ведь Ольгин муж – тоже безработный. Мы должны остаться в Швеции и посмотреть, что будет делать с нами швед дальше, тогда Ольге и ее мужу будет легче прокормить себя в Москве. А также надо выждать время: может быть положение в Москве изменится быстро в лучшую сторону и мы сможем вернуться на родину».   

к туалету, ни капли не стесняясь. Итак, «веселая и счастливая» жизнь в Швеции началась. «Хоть бы халат одел сверху, прикрылся бы, бессовестный, – возмущенно думала Татьяна, так как увидела, что Кент идет вообще без всяких трусов и его «мужское достоинство» болтается между ногами, – ведь теперь здесь живет девочка десяти лет!».

     Она позвонила в русскую самолетную фирму «Аэрофлот», пока он был в туалете, и узнала цены на билеты из Стокгольма до Москвы – нет, в любом случае денег американцев не хватало, чтобы купить их и вер­нуться в Россию. Через некоторое время Кент переоделся в мужскую одежду, встала Диана и они сели есть завтрак: кефир с кукурузными хлопьями, вареные яйца и кофе, для Дианы – чай.

    Теперь он был одет в мужскую одежду и выглядел как мужчина. За завтраком Кент объявил план на день: сначала поедем знакомиться с его родителями, ко­торые живут в деревне недалеко, потом пойдем в горсовет просить социальное пособие. Перед отъездом в деревню Татьяна пошла с дочерью в ее комнату и начала объяснять ей:

    – Дочь, знаешь, оказалось, что Кент любит одевать женс­кую нижнюю одежду, платья, туфли и парики на го­лову. Если ты увидишь здесь в квартире высокую жен­щину, то не пугайся – это наш Кент.

      Диана смотрела на мать непонимающими глазами.

     – Как это, Кент – женщина? – спросила она.

     – Нет, Кент – мужчина, но он просто  любит одеваться,  как женщина, и ходить так по квартире. Не пугайся, хорошо?

     – Хорошо, – ответила Диана и мотнула головой в знак согласия, а в ее глазах мать видела продолжающееся не­понимание и вопрос. А Татьяна не знала, как лучше объяснить такой вопрос десятилетнему ребенку, она и сама до конца не все еще поняла тогда.

      Прежде чем ехать к родителям Кента они зашли в школу и договорились, что Диана завтра начнет ходить в класс для детей-иностранцев, где она сначала будет учить толь­ко шведский язык. Затем они посетили детскую му­зыкальную школу с просьбой об учителе по пианино для Татьяниной дочери. Директор музыкальной школы по­просил:

    – Пусть она сыграет что-нибудь и мы определим, на каком уровне она сейчас находится.

     Диана превосходно сыграла несколько вещей Диабели, Моцарта и Бетховена и директор вдруг совсем неожиданно для них промолвил:

    – Знаете что, к сожалению, в моей музыкальной школе нет настолько квалифицированного учителя по пианино, который бы мог обучать вашу девочку. Она играет слож­ную музыку с большим чувством и на высоком техни­ческом уровне, ее пальцы бегают очень быстро. Я со­ветую вам обратиться к одному учителю в музыкальной гимназии в соседнем городе Милене, он дает частные уроки для способных и одаренных детей, – добавил директор.

     На том они и ушли из этой школы. Кент сказал сразу же Татьяне, что у него нет средств платить за частные уроки в данный момент, а что будет в будущем – увидим.

      До деревни к его родителям они доехали за пятьдесят минут по небольшой, но хорошей асфальтированной до­роге, которая шла сначала через лес, затем вдоль большого озера, а потом через всю эту большую деревню. Дома здесь, как и везде в Швеции, были и деревянные и кир­пичные. Некоторые деревянные дома смотрелись очень просто снаружи, но шведский муж объяснил Татьяне, что внутри у всех полный комфорт: газовые или элект­ри­ческие плиты, горячая и холодная вода из-под крана, душ и, конечно же, настоящий туалет; к тому же у всех есть одна или две легковые машины на семью, за исключением только очень старых людей, которые может быть уже не в состоянии водить машину. Вокруг каждого дома были садовые участки, покрытые в данный момент небольшим слоем снега, ведь, как ты помнишь, читатель, на улице был ноябрь. По дороге Кент предупредил Татьяну не рас­сказывать его родителям о том, что он одевает женскую одежду.

     – Они ничего не знают об этом, моя бывшая жена, с которой у меня двое сыновей, жила со мной двадцать пять лет, я всегда и с ней носил женскую одежду дома, но она никогда об этом никому не рассказывала. Мы жили в доме вместе, только на разных этажах: я – на первом, она и сыновья – на втором. Когда сыновья выросли, жена ска­зала мне, что теперь она хочет уйти от меня и жить одна. Так она и сделала... И вообще, ты должна слушать меня и делать все, что я говорю, – говорил он в машине. Татьяна тогда только молчала в ответ.

     Дом родителей Кента оказался деревянным, покра­шенным в любимый шведами красный цвет. Он состоял из двух этажей и был очень уютный с дорогой гобеленовой мебелью, хрустальными люстрами, старинными медными подсвечниками и часами, сами родители были очень милыми гостеприимными людьми около восьмидесяти лет, но все еще очень живыми, подвижными и шустрыми. Они искренне были рады переезду Татьяны и Дианы в Швецию, сочувствовали русским людям в их тяжелом экономическом положении и надеялись, что обе наши русские героини будут счастливы в новой стране. Конечно же, мой читатель, Татьяна боялась рассказать им правду о планах их сына в отношении ее. Она только молчала, улыбалась и помогала матери Кента на кухне.

      Во время обеда Кент и его родители обсуждали, как идут дела с продажей оставшихся от магазина музы­кальных инструментов; Кент спрашивал их, в надежное ли место в доме они положили какие-то деньги, ведь сумма очень большая. Какие? Татьяна тогда еще плохо понимала шведский, она должна была пойти на курсы шведского языка только после нового года, поэтому только слушала их разговор, не вмешиваясь.

    После обеда они пошли на встречу с социальным сек­ретарем в горсовет просить социальное пособие. Кент рас­сказал там о своем банкротстве, о том, что он должен огромные деньги банку, его дом теперь банк продает и он был вынужден переехать в квартиру. Теперь он ничего не имеет, кроме старой машины, и вся их семья вынуждена жить на социальное пособие. При этом Кент положил на стол секретарю кучу каких-то бумаг. Секретарь ответил, что все сведения, которые Кент написал на бланке-заявлении, будут проверяться и выписал ему пола­гаю­щуюся по норме сумму денег на троих: деньги на еду и одежду на двух взрослых и одного ребенка, а также туда вошла кварплата за квартиру, как сказал потом Татьянин муж. Деньги должны быть на денежном счету Кента уже завтра утром, по словам социального секретаря; швед вышел из горсовета довольный и сказал:

    – Я работал всю жизнь и платил налоги, которые в Швеции очень высокие и которыми в основном поль­зовались другие. Теперь настала пора Швеции помогать мне, когда я попал в трудное положение.

     Потом они зашли в магазин, где продавали ткани, и Кент накупил там разного гипюра и другой прозрачной ткани со словами, что пора приниматься за работу: шить корсеты, снимать порфильмы и подавать еще объявления в журналы для мужчин.

     Они вернулись домой вечером немного уставшие. Кент сказал им с Дианой, что сейчас будет достаточно попить только чая с двумя бутербродами с маслом и сыром каж­дому – ведь они покушали обед у его родителей – и он поставил на стол масло и сыр. Так они и сделали. Но ни Та­ть­яна, ни Диана этими бутербродами не наелись. Дочь подошла к матери и начала тихо говорить ей: 

     – Кстати, отдай мне деньги американцев, которые у тебя остались, – произнес ее муж громко, – они пригодятся мне в хозяйстве. Много их у тебя?

    «Вот уж на мое горе он знает, что добрые люди помо­гали мне и Диане. Почему я должна отдать ему эти деньги, когда он будет получать социальное пособие на нас? И как я могу отдать ему эти деньги, когда он, может быть, пла­нирует держать нас полуголодными и тогда я не смогу купить что-нибудь из еды для Дианы? Нет, не отдам!» – все эти мысли мгновенно пронеслись у нее в голове и она ответила:  – Какие деньги? Никаких денег у меня нет.

    Ох, читатель, ты бы видел, как швед в тот момент разоз­лился!

    – Ты врешь, – со злостью сказал он, – где они, лежат в твоей сумке? – И он взял Татьянину дамскую сумку и начал вытряхивать все содержимое из нее.

      Никакие деньги из сумки не вывалились. Кент начал обыс­кивать их чемоданы, потом – выворачивать карманы в одежде, но никаких денег швед так и не нашел. Да, здесь, у себя дома в Швеции Кент показал себя совсем другим человеком: «Где же твоя улыбка и доброжелательность, мой дорогой муженек? – думала наша героиня. – Какая же я была умница, что спрятала вовремя деньги!»

      Злой от неудачи ушел он в спальню, переоделся в ту же самую женскую одежду, только поменял черный дамский гипюровый корсет на красный, одел те же парик и туфли и лег спать. Татьяна прилегла рядом, полная грустных мыс­лей она долго не могла заснуть, но потом сон сморил ее все-таки.

      Она заснула некрепко, но вдруг проснулась, провела рукой рядом – Кента нет на кровати!

Сколько она проспала, она не знала, но первая мысль была – где он, не пошел ли он в комнату к Диане, не дай Бог он сделает что-нибудь с нею! Она вскочила, побежала из спальни в направлении комнаты дочери и вдруг увидела, читатель, догадайся что! Кента, который стоял на кухни у стола и уплетал с хлебом те самые биточки, которые он не разрешил есть ее дочери.

     «Какой же он, оказывается, бессовестный и наглый, – возмущенно говорила про себя наша героиня, – отказал ребенку в еде, а сам ест втихоря ночью сколько хочет». Муж ее, еще более высокий в женских туфлях на огромных каблуках, в женской нижней одежде и парике с длинными волосами, стоял спиной к Татьяне и был похож на ночное приведение. Он был так увлечен уплетанием за обе щеки биточков, что не заметил нашу героиню, а Татьяне он был просто отвратителен в данный момент. Она посмотрела на часы: времени было около двух часов ночи.

      Наша героиня тихо вернулась в спальню, легла на кровать, но уснуть никак не могла: «А что, если он вдруг решит пойти в комнату к моей дочери?» – ей было страшно за Диану. Татьяна лежала на кровати с открытыми глазами, настороженно прислушиваясь к звукам, доносящимся из кухни, готовая побежать на помощь к дочери, если дело дойдет до плохого. Через некоторое время Кент вернулся в спальню, лег в женской одежде на кровать и уснул. Тогда смогла заснуть не­спокойным сном и наша Татьяна.

     На другое утро, когда Диана пришла из школы, она спросила ее о том, что слышала ли она, как Кент ходил ночью по квартире и не заходил ли он к ней в комнату. Дочь ответила на все вопросы – «нет». Затем Татьяна рассказала, что швед хотел отнять деньги американцев и искал их, хотя жить они будут на шведское социальное пособие, как оказалось. Мать сказала дочери, что лучше будет  купить на часть денег какую-нибудь память об американцах, а остальные – спрятать получше, чтобы купить на них еду в случае, если Кент начнет морить их голодом.

     Утром Кент уехал в свой бывший дом, где он должен был продавать оставшиеся после банкротства музы­кальные инструменты,  деньги от этого, как поняла Тать­яна, он не имел права оставлять себе; и они вдвоем с Дианой пошли в «Глобус», в ювелирный магазин, и вы­брали там недорогое золотое колечко, которое по­нравилось им обеим:

     – Дочь, это будет память тебе и мне о наших аме­риканских друзьях, о добрых людях, не давших нам с тобой умереть с голода в тяжелые дни нашей жизни, – сказала Татьяна дочери, – о добрых незнакомых аме­риканских людях, не давших мне упасть на дно жизни в России... Но что будет со мной здесь, в Швеции?.. – добавила она сама себе и надела на палец правой руки это кольцо, с которым с тех пор она никогда не расставалась, как с талисманом, который приносит счастье.   

      Они вернулись домой, через некоторое время появился Кент и сказал, что деньги пришли – социальное пособие – и они сейчас могут ехать в «Глобус» покупать еду. Татьяна с дочерьюбыстро оделись, сели в машину и через пять минут все они вошли там в продовольственный магазин. «Интересно, что мы купим сегодня покушать, ведь деньги на еду для нас Кент получил, –обсуждали между собой мать и дочь, – ведь здесь столько всякой еды, какой мы никогда раньше не видели и не пробывали в России».

      Но, читатель, наша Татьяна хорошо помнила, что все повторилось, как и в первый раз: они прошли мимо множества невиданной вкусной еды и подошли к тому же углу с надписью: «Короткая дата». Кент начал ковыряться в упаковках с короткой или просроченной датой годности, на которых стояла уценка на красной бумажке – «1/2». На этот раз там лежали коробки с биточками с датой, просроченной всего на один день, и готовым салатом из свеклы, срок годности которого исходил завтра. Швед повертел в руках упаковку биточков и положил ее в корзину для покупателей; затем он увидел югурт, на котором стояло сегодняшнее число как последнее для использования и поэтому он также продавался за полцены. Кент положил его тoже в корзину и они пошли платить к кассе. Да, попробывать вкусной еды им опять не посчастливилось в тот раз. «Хорошо, что в Швеции кормят бесплатно детей в школе и Диана покушала там в двенадцать часов макароны с фаршем и салат из свежих овощей», – думала Татьяна.

     Было уже четыре часа дня, когда они появились дома. Наша героиня приготовила обед – жаренные биточки с картошкой, салат из свеклы и один помидор, который Кент разделил на двоих: «ведь Диана уже ела овощи в школе», – сказал он. После обеда Татьянин муж ушел в спальню, где он переоделся в женское нижнее белье, а сверху него надел женское короткое платье, которое он сшил сам из черной прозрачной и слегка блестящей ткани. Когда Татьяна вошла в комнату, он сидел в таком наряде и в черных дамских туфлях на очень высоких каблуках, на голове на этот раз Кент имел женский парик из белых волос, а на его ушах висели большие женские серьги-клипсы. Он настраивал швейную машину и сказал, что получил заказ от одного мужчины сшить для него женский черный корсет большого размера, так как мужчина был очень полный и не мог найти для себя нужного размера корсет в магазине. «Ну что же, шей и продавай, если это тебе нравится, только меня не трожь», – пронеслось у нашей героини в голове.

      Диана ушла делать уроки, а Татьяна занялась уборкой на кухне, так как день подходил к концу. Вечером в восемь часов Кент переоделся в мужскую одежду и вышел на кухню, раздался его командирский спокойный голос:

     – Будем сейчас пить чай с двумя бутербродами на каждого,  этого вполне достаточно, ведь на ночь вредно есть много.

    – Кент, может быть я поджарю несколько биточков с картошкой и мы поедим их со свекольным салатом? – постаралась сказать как можно более настойчиво Татьяна.

      Кент посмотрел на нее свысока как на какое-то нич­тожное насекомое и ответил со скрытой угрозой:

    – Вы будете делать все, что я говорю, – и он уселся перед телевизором на диван в большой комнате.

      Наша героиня замолчала, еще утром шведский муж сказал ей, что они должны через каждые полгода идти в полицию и продлевать Татьянину и Дианину визы, потому что они сейчас имели только визу на жительство в Швеции всего на шесть месяцев. «Поэтому, – намекнул Кент ей, – от меня будет зависеть, останетесь ли вы здесь дальше или нет».

     Только через два года они смогут получить бессрочную визу на постоянное место жи­тельства в Швеции, тогда Кент им будет не нужен и от него они смогут уйти – так он сам сказал ей. «А ведь мы приехали к нему с серьезными намерениями, мы думали, что он хочет жить с нами в любви и согласии как хорошая семья, но все поворачивается в другую сторону, – рассуждала тогда Татьяна мысленно, – есть только два пути у нас с Дианой: либо вернуться в Россию, либо терпеть в Швеции все, что преподнесет нaм этот швед. Какой путь выбрать? Хватит ли  мужества и сил вытерпеть и выстоять здесь, в Швеции?..»

     Итак, читатель, они попили чай с двумя бутербродами с сыром каждый и через некоторое время разошлись по комнатам, чтобы ложиться спать. Татьяна и сама чувствовала себя голодной, oна поела сегодня только утром завтрак, затем обед из четырех биточков, как мясное блюдо, и два бутерброда с сыром сейчас вечером.

      А Кент приготовился спать, конечно же, опять в женс­ком секси-белье. Он лежал на кровати в их спальне в женских черных корсете и чулках, любимых красных женских туфлях, которые опять торчали из-под одеяла, только без парика на голове. В корсет были вставлены все те же большие параллоновые груди. Нет, читатель, не подумай, что Татьяна тогда осуждала или смеялась над своим шведским мужем. Она всегда считала, что каждый человек имеет право на свободу выбора жить так, как он хочет: одеваться во что хочет, есть, что хочет, заниматься тем, чем хочет, и так далее, но при этом человек не имеет никакого права применять насилие любого вида – физического или морального, или словесного над другими людьми, потому что эти другие люди также имеют право на свободу выбора в своей жизни.

      И Татьяна не осуждала Кента за его образ жизни, нет: пусть живет, как ему нравится, но в данном случае он посягал на ее свободу, на ее право выбора своего пути в жизни, своего «образа жизни», на ее право самой рас­поряжаться своей жизнью. Понимаешь ее мысли, мой чи­татель? Почему он не сказал ей всю правду в Москве, что его цель была не построить семью с нею, а использовать ее в накоплении денег. И еще какими средствами – снимать с нею порфильмы по заказам и продавать!! «Может быть он еще передумает, – с надеждой думала она, – я никогда в моей жизни не видела ни один порфильм и не знаю, что это такое. Я жила много лет при коммунистах у власти в России – какие порфильмы, вся открытая порног­ра­фи­ческая продукция была там запрещена. И если бы он честно сказал мне о своих намерениях в Москве, то ко­нечно же, я бы отказалась от женитьбы с ним и переезда в Швецию».

    Татьяна вспомнила, как в тот вечер Кент включил телевизор и сказал, что он берет напрокат порфильмы в магазине проката видеофильмов и сейчас она увидит нас­тоящий профессиональный порфильм.

    – Конечно, мы с тобой не сможем делать порфильмы на таком высоком уровне, но зато мы будем их делать по заказам мужчин-трансвеститов, то есть снимать и делать в фильме то, что они хотят увидеть. Я хочу показать тебе сначала документальный фильм об одной женщине, ко­торая начала также, как мы с тобой начнем, с продажи корсетов и порфильмов, где она сама снималась. Но потом она открыла также магазины по продаже разного нижнего секси-белья, стала сдавать порфильмы на прокат и сделала себя очень богатой на этом.

     С этими словами он включил видеокассету и наша ге­роиня услышала эту историю и увидела эту женщину, ко­торая  рассказывала на английском языке (который Татьяна плохо знала) о своем успешном порбизнесе и говорила, что ей ее деятельность очень нравится. «Но мне-то это не нравится, но я-то не хочу этим заниматься и мой шведский муженек собирается принуждать меня к этому!» – с негодованием мысленно рассуждала Татьяна.

     Потом она увидела впервые в жизни «профес­сио­нальный порфильм» и Кент спрашивал ее о впечатлении, а она только молчала в ответ. Действующими лицами там были две  женщины и двое мужчин, сам понимаешь, чи­татель, что  они делали в этом порфильме. «Значит, в Швеции порнографическая продукция не запрещена? Здесь свободно продаются  журналы для мужчин и можно взять порфильмы с разнообразным содержанием на прокат за невысокую цену  в магазинах видеопроката?» – спра­шивала Татьяна сама себя.

      – Ну, что ты об этом фильме думаешь? Скоро, скоро и мы с тобой начнем снимать порфильмы, – сказал ей Кент с блестящими глазами.

     Но Татьяна думала в тот момент о том, что дочь опять пошла спать голодная и Кент получил социальное пособие на нее и Диану, но не дал им ни одной кроны из этих денег: «Хорошо, что все еще есть у меня деньги моих друзей из США, надо будет завтра купить на них Диане ветчины».

     Они уснули – Кент быстро заснул первый, держась за свои вставленные параллоновые груди, а наша героиня сначала беспокойно крутилась с одного бока на другой: тревожные мысли не покидали ее, но потом и ее сморил сон. Ей приснились какие-то кошмары о том, что кто-то в темноте в черном одеянии гонится за ней, вот-вот нагонит и схватит ее, она видит протянутую к ней руку в черной  перчатке и начинает кричать во сне: «Помогите, помогите!!»

      И вдруг она проснулась, вся объятая ужасом от  страха, протянула руку в сторону Кента – пусто, его там, на кровати, не было. И опять первая мысль в ее голове была: «Диана, не пошел ли он к ней!» – она быстро вскочила с кровати и поспешила в сторону спальни дочери и увидела ту же картину, как и прошлой ночью: Кент на кухне стоял спиной к ней в женском нижнем белье и туф­лях на высоких каблуках. Он увлеченно уплетал биточки с хлебом, запивал все молоком и не замечал ее или, может быть, делал вид, что не замечает ее? Татьяна вернулась в спальню, оставила дверь открытой, легла и стала ждать, когда он вернется на кровать, лишь после этого она поз­волила себе уснуть. «Итак, – были ее мысли, – похоже, что муженек мой собирается держать меня и мою дочь по­луголодными, а сам  планирует есть сколько хочет по ночам, когда мы не видим».

     Утром Татьяна встревоженно задала Диане тот же вопрос:

      – Хорошо, мама, я обещаю, – проговорила Диана, хотя было заметно, что она ничего толком не поняла. Конечно, ведь ей было всего десять с половиной лет тогда.

     Татьяна помнила, как она боялась во время всей их совместной с Кентом жизни за безопасность своей дочери и нервничала. Ох, читатель, как много она провела бес­сонных ночей с ним, когда она просыпалась и ждала, когда Кент, наевшись, вернется на кровать, а кошмарный сон о том, что кто-то в черном гонится за ней и она кричит «Помогите!» повторялся и повторялся еще долгое время после их с Кентом развода.

     Потом в тот день Диана ушла в школу, а она пошла в «Глобус» и купила для дочери на деньги американцев пакет яблочного напитка и упаковку ветчины, которую Диана с удовольствием поела с хлебом в своей комнате, чтобы Кент не видел.

     Так Татьяна покупала еду для дочери примерно два месяца, пока деньги американцев не кончились. Себе ни­чего не брала в магазине, только для дочери что-нибудь покушать, потому что Кент продолжал жадничать с про­дуктами, покупал только немного еды и только уцененную с «короткой датой», хотя социальное пособие на Татьяну и ее дочь приходило каждый месяц на его расчетный счет в банке. Да, он экономил на них, а сам, читатель (поверь нашей героине, потому что это правда), каждую ночь хо­дил на кухню и ел, что хотел и сколько хотел. Вот так невесело это было...

    ... Наша героиня очнулась на мгновение от своих воспоминаний, потому что Рогер опять резко затормозил и сказал сам себе: «Косуля, убирайся с дороги!» и Татьяна увидела, как животное перебежало им дорогу и скрылось в лесу. Затем она прикрыла глаза, наслаждаясь плавной ездой в «Мерседесе» и опять вся сжалась в комок при неприятных воспоминаниях...

   ... В тот же день днем (это был четвертый день их прибывания в Швеции) Кент объявил, что сегодня вечером они должны начать снимать свой первый порфильм по заказу одного мужчины, который был также трансвестит и хотел видеть в фильме то-то и то-то (и швед перечислил, что именно). Таким образом Татьянины надежды на то, что  шведский муж передумает использовать ее в своих пор­фильмах, не оправдалась.

     – Кент, пожалуйста, не делай этого, я очень прошу тебя, – плача обратилась она к мужу, – ведь я образованна, имела прекрасную работу в России и сниматься в пор­фильмах – это унижает мое человеческое достоинство! Я приехала к тебе в Швецию как к своему мужу в надежде создать дружную семью и жить в любви, но не сниматься в порфильмах: ведь ты ничего не сказал мне в Москве о твоих намерениях!

    – Послушай, ты, я взял тебя и твою дочь из бедной страны, где вы были на грани того, чтобы начать пухнуть с голода, и вы должны быть благодарны мне за то, что я взял вас в прекрасную страну Швецию, где безработные получают социальное пособие на еду и одежду. Делать порфильмы – это моя давнишняя мечта, но я долго не мог найти женщину, которая бы хотела это делать вместе со мной. Моя шведская жена и слышать не хотела об этом. И если ты не будешь помогать мне в этом, то убирайся назад в Россию вместе со своей дочерью, но деньги на обратный билет не проси у меня, ты должна будешь их сама за­работать, – зло ответил Татьянин «муж».

     Наша героиня помнила, что опять первая мысль и желание, которые ей тогда пришли в голову, были – нет, надо возвращаться в Москву. Она, рыдая стала звонить старшей дочери:

    – Ольга, мы должны вернуться в Россию, все оказалось не таким, как я ожидала, но денег на билет на самолет у меня не хватает.

     –  Мама, я не понимаю, что там у вас происходит. Почему ты хочешь вернуться, почему тебе не нравится там, ...бьет тебя Кент? Подумай, что ты будешь делать в России, на что вы будете с Дианой жить, ведь помочь вам материально будет некому, а работу найти сейчас в Москве невозможно. Есть у вас в Швеции еда? – говорила дочь недоуменно.

    –  Нет, Кент не бьет меня и еда у нас есть пока, но он не дает нам есть, сколько мы хотим и оказалось, что сам Кент –  безработный и мы все должны жить на социальное по­собие. И не только это, есть и другие причины, по кото­рым мы должны вернуться, – плача отвечала Татьяна, ей было стыдно рассказывать старшей дочери всю правду о ее сложившемся положении.

    –  У нас с мужем нет денег, чтобы послать вам на би­леты, и хоть немного еды вы имеете в Швеции, а в Москве может случиться так, что и этого у вас не будет. Нет, не возвращайтесь, ищи работу там, будешь работать – будут деньги, тогда ваша жизнь станет там лучше, - рассуждала и советовала старшая дочь Ольга.

      На этом опять разговор между ними закончился. И это был не последний подобный разговор, множество раз еще звонила Татьяна в течении первых двух лет их жизни в Швеции дочери Ольге и спрашивала:

    – Дочь, какая обстановка в Москве, можно ли нам вер­нуться назад в Россию?

     И получала ответ:

     – Мама, ничего особенно не изменилось, работу найти все также тяжело и ты ее не найдешь. Мой муж – молодой и не может найти, а тебе и подавно не найти с твоей специальностью и в твоем возрасте. Не возвращайтесь, про­должай искать работу в Швеции, ведь еда у вас есть – а это самое главное.

      Но терпеть было ох, как трудно, читатель, ох, какое тяжелое это было время для нашей героини, когда ее муж обращался с нею не как с женой, а как с рабыней, когда он постоянно унижал ее, втаптывал в грязь ее че­ло­ве­ческое и женское достоинство и не считался с ней ни в чем. Какую-нибудь работу найти не удавалось, ведь Ла­вен был совсем маленьким городишкой. А выхода дру­гого она просто не видела и терпела все за «кусок хлеба», который она и ее дочь получали от шведа. Но, читатель, давай вернемся к тому первому вечеру, когда Кент пос­тановил, что он начнет снимать свой первый порфильм с Татьяной.

      Диана к тому времени ушла спать в свою комнату, а наша героиня, вся в слезах, пошла со своим шведским мужем в их спальню.

    – Мне стыдно за то, что я буду участвовать в твоих пор­фильмах, люди могут узнать меня и показывать на меня пальцем, – с болью в голосе говорила она.

     – Никто не узнает тебя, я гарантирую это тебе, – хо­лодно отвечал швед на ее причитания, – я одену на тебя парик и накрашу тебя сильно косметикой.

     Он стал превращать спальню в съемочную студию: пос­тавил и зажог дополнительные лампы, несколько больших зеркал появились в углах, на них он повесил разные гипюровые и прозрачные ткани, потом Кент подошел к окну и плотно занавесил его, чтобы с улицы ничего не было видно.

     Через пять минут после этого Татьянин муж переоделся в любимую женскую нижнюю одежду, состоявшую, как я уже описывала выше, из женского черного гипюрового корсета и черных чулок, державшихся на подтяжках, и надел красные женские лакированные туфли на высоких каблуках. Затем он выбрал себе рыжий женский парик с длинными волосами, одел его, нарисовал черным ка­рандашом брови, прилипил пластмассовые черные рес­ницы, наклеил длинные красные ногти на пальцы рук и накрасил ярко губы красной губной помадой.

     – Я готов, – сказал он деловым тоном, – теперь я займусь твоим нарядом.

     ... Для нашей Татьяны, сидевшей в данный момент в лег­ковой машине рядом с Рогером, тот вечер, читатель, вспо­минался большим черным пятном или, если хотите, не­сколькими черными пятнами. Сам ее шведский муж на­поминал ей, никогда раньше не слышавшей о транс­вес­титах русской женщине, в тот момент разодетое и ра­зук­рашенное чучело или, если хотите другие сравнения – приведение, которое начало надевать на нее черное ниж­нее  женское гипюровое секси-белье и черные туфли на огромных каблуках, затем это чучело-приведение достало женский парик с длинными светлыми волосами и одело его на ее голову. Татьяна помнила, как это приведение сказало ей:

     – Кент, пожалуйста, не заставляй меня сниматься в твоих фильмах, я не хочу, понимаешь ты это, я не хочу. Неужели я тебе совсем не нравлюсь и ты взял меня из России лишь для того, чтобы использовать в порфильмах? Пожалей меня, я имею мои принципы и считаю позорным для меня сниматься в таких фильмах; уверена, что ты еще сможешь найти женщину, которая согласится добровольно делать это с тобой и которой, может быть, даже будет нравиться это, – с мольбой в голосе начала причитать наша героиня.

      – Ты не все понимаешь, детка. Если я и найду в Швеции какую-нибудь женщину для этого, то я должен буду пла­тить ей за это ее долю в бизнесе. А ты у меня – бес­платный работник, – с жестокой улыбкой на губах сказал швед.

      Татьяна поняла тогда, что бесполезно ей просить Кента «о помиловании» и на его жалость ей рассчитывать не приходится. «Да есть ли у него вообще сердце? Без­жалостный и расчетливый человек!» – подумала она. Да, такие «черные пятна» ей вспоминались о том вечере. Были и другие. Она помнила, как он поставил видеокамеру на высокий треножник и сказал голосом, не терпящим возражений:

     – Сейчас я нажму на кнопку и камера начнет снимать нас с тобой, но секс мы будем делать так, как хочет этот мужчина видеть его.

      И началась, мой читатель, съемка порфильма по заказу клиента. Что помнила она из этого – да ничего больше, потому что была в ужасно подавленном состоянии от того, что над ней так измывался ее «шведский муженек», так втаптывал ее в грязь, совершенно не считая ее за человека. Ее мышление и ее сознание как бы отключились тогда, чтобы пережить сложившуюся ситуацию. Наша героиня чувствовала себя беспомощной: «Как смеет он так уни­жать меня, так обращаться со мной?»

      Да, Кент смел, по­тому что он находился в своей стране, а она, Татьяна, – в чужой. Все дальнейшее происходившее при съемках вспоминалось ею как одно большое черное пятно, она пом­нила только его повелительный голос, говоривший ей: делай так, делай так, делай вот так. А после окончания съемок он сказал:

     – Смотри не подумай кому-нибудь пожаловаться на меня. Иначе я попользуюсь твоими услугами полгода, а визу не стану продлевать и вы поедите назад в Россию, к тому же мы с тобой должны платить налог шведскому государству за каждый проданный порфильм, но делать этого не будем. Это будет нашим с тобой «черным бизнесом», «черной работой», которая запрещена в Швеции, а если полиция узнает об этом, то мы можем попасть под суд за неуплату налогов, поэтому молчи, никому ничего не рассказывай и делай то, что я буду говорить тебе. К тому же тебя с дочерью могут отправить назад в Россию за это, – так запугивал он ее в тот вечер и потом еще много раз в течение их совместной жизни.

     Ты же понимаешь, мой читатель, что это была новая страна для Татьяны, местных законов и порядков она не знала, здесь не было у нее родных, чтобы спросить совета и попросить помощи. Она была одна в борьбе со шведским «мужем», надеяться на какую-нибудь помощь, как ей казалось, не приходилось и она должна была выстоять, потому что путь назад на родину был закрыт. И Татьяна подчинялась, терпела и делала под угрозами все, что говорил Кент; два года была она «бесплатной рабыней» у бессердечного шведского мужа – да стоит ли его называть мужем?

      Разбогател ли Кент на этом своем бизнесе, наша героиня так никогда и не узнала, она знала только, что после нее он взял другую русскую женщину из России, с которой он обращался точно так же, как и с ней. Сколько раз, мой до­рогой читатель, Татьяне казалось, что она больше не вы­держит такой жизни, сколько раз она рассуждала, что вы­ход самый крайний есть всегда: съесть побольше сильных таблеток – тогда и наступит покой в ее жизни, тогда и исчезнут все ее проблемы. Но мысли о дальнейшей судьбе дочери Дианы останавливали ее каждый раз: «ведь этот безжалостный человек Кент может начать использовать мою дочь взамен меня в своих порфильмах». А потом случай помог ей избавиться от ее мучителя-"мужа", но об этом я расскажу позднее.

      Однажды они поехали в гости к родителям Кента в деревню. Там за столом он сказал им, что забирает свои деньги, которые были спрятаны у них, чтобы заплатить за свой бывший дом, потому что банк продает его сейчас очень дешево, но в бумагах владельцем дома будет за­писан его давнишний приятель, а Кент будет стоять только как снявший квартиру в этом доме. Татьяна была просто поражена: Кент прятал крупную сумму денег в доме своих родителей?! Это было большой неожиданностью. «Откуда у него столько денег? Ведь мы живем на социальное пособие?...» – думала она.

    – Диана, это правда, что вы в школе часто говорите о том, что врать нельзя, что все люди должны говорить только правду и быть честными? – спросила Татьяна Диану, когда они вернулись домой из деревни.

    – Да, мама. Учитель в школе постоянно говорит нам, что мы должны говорить только правду и что все люди должны быть честным, – ответила ей дочь. «Что же тогда Кент такой нечестный? Как он жил раньше я не знаю, но его теперешняя жизнь полна вранья, – думала Татьяна, – а как он притворяется перед другими людьми, делая вид, что любит меня и заботится о Диане, какой он ласковый и добрый с нами тогда... Или, как говорится: в семье не без урода. Во всех странах есть плохие и хорошие люди и нельзя по одному Кенту судить о всех жителях страны».

     Все так и было сделано: приятель Кента купил его быв­ший дом (в документах так было написано, но заплатил за дом Кент спрятанными у родителей деньгами), в котором семья Кента прожила около двадцати лет до банкротства музыкального магазина, а сам Кент теперь, как будто бы, «снял квартиру», три комнаты, на втором этаже этого бывшего своего дома. Вначале лета они переехали в эти комнаты в большой трехэтажной вилле и жили там вплоть до того момента, когда Кент согласился наконец-то отпустить Татьяну «на свободу» и помог им с Дианой снять другую квартиру и переехать.

     Но переезд в бывший дом Кента не изменил каким-то образом жизнь нашей героини и ее дочери, все продол­жалось и делалось по желанию и указанию ее шведского мужа, как и в начале их совместной жизни, с той лишь разницей, что теперь Татьяна с дочерью получили воз­можность по своему усмотрению сажать разные цветы и кустарники на большом садовом участке, прилегавшем к дому. Кента сад совсем не интересовал.

      Наша героиня часто ходила в торговый центр «Глобус», который на­ходился недалеко от виллы, дорога туда проходила через маленький центр Лавена, а также приятный сквер с большим фонтаном из нескольких бурчащих, с силой выби­ваю­щихся струй воды, и множеством цветов. Это было их первое лето в Швеции и было любопытно и полезно знакомиться со шведским образом жизни.

    – Ты живешь теперь не в России, а в Швеции и должна приспособиться к жизни в этой новой стране, – поучи­тельно и размеренно говорил ей Кент.

      Татьяна и сама так считала: переехал человек жить в другую страну, так уважай ее законы и образ жизни, старайся как можно больше вжиться в новую для тебя жизнь, ведь ты приехал сюда добровольно, никто не принуждал тебя к этому. Так наша героиня отметила, что в Лавене летом многие ходят в брюках или шортах и она стала также их носить; мало пешеходов видно на улице, но множество ездит на машинах или велосипедах – и она, и Диана стали также использовать велосипед как средство передвижения; шведские праздники и традиции стали их праздниками: они отмечали Рождествo, или как его на­зывают по-шведски – Юль, с удовольствием ходили смот­реть праздник лета, на который многие одевали шведский национальный костюм. Но когда Кент стал требовать, что­бы она каждую пятницу вечером пила с ним спиртное, наша героиня стала возражать.

     – По пятницам шведы отдыхают: ходят в рестораны, на танцы или дома едят хороший ужин с вином или чем-нибудь покрепче, – наставлял ее Кент. – Ведь ты – из Рос­сии, тебе не привыкать к спиртному.

     Такие слова раздражали Татьяну и она всегда воз­ра­жала:

    – Да, я из России, да, в России есть алкоголисты, но нормальная семья не пьет спиртное каждую пятницу, а только тогда, когда к ней приходят гости, и я не хочу напиваться каждую пятницу только лишь потому, что в Швеции существует такая традиция. Моя дочь не должна видеть меня пьяной, – в этом наша героиня была не­поколебима и ее шведский муж напивался каждую пят­ницу один, сидя перед телевизором.

      Да, уже в те первые весну и лето Татьяна заметила, что по пятницам вечером лучше не ходить в центр городка – «веселенькая» молодежь «гуляла» там иногда до утра и по субботам везде валялись кучи пустых бутылок и банок из-под крепкого пива. Часто она не могла спать в ночь с пятницы на субботу, так как молодежь ходила, кричала, громко смеясь, и по их улице. Нет, эта традиция ей совсем не нравилась. Неприятно было и то, что в том единс­т­венном красивом с фонтаном сквере Лавена постоянно собирались люди, похожие на алкоголистов. Их было пятнадцать-двадцать мужчин и женщин разных возрастов, грязных и нечесанных с распухшими красными иногда с синяками лицами, которые кучками сидели на разных скамейках и пили спиртное, иногда клянчили деньги у прохожих, а один раз один мужчина из них достал на глазах у всех прохожих свое «мужское достоинство» и сходил «по-маленькому». И, знаешь, читатель, никто его не остановил: люди спокойно смотрели на него и про­ходили мимо. «На что же живут эти люди, ведь они сидят и пьют в сквере с утра до вечера каждый день?» – удивлялась Татьяна тогда.

     Примерно через два года симпатичный фонтан, из которого сильными струями пенилась вода, переделали и вместо бурчащей воды посередине фонтана поставили большую фигуру с одной головой, но двумя телами: мужчины и женщины, причем у мужского тела ясно и четко был сделан большой торчащий вперед мужской орган, который, как потом писала местная газета, не­сколько раз кто-то отбивал ночью и городу приходилось приделывать статуе новый, что стоило денег. Да уж, «нарочно не придумаешь», и если многие жители городка перестали сидеть там и наслаждаться фонтаном и цветами, то пьяниц эта одноголовая статуя с двумя телами совсем не отпугивала своим видом.

     Жила их семья очень замкнуто, сам швед друзей не имел и не любил, когда Татьянины знакомые русские женщины приходили к ней в гости. На все праздники они ездили в деревню к его стареньким родителям, но близких теплых отношений со своими двумя родными братьями и двумя взрослыми сыновьями он не имел. Часто Кент просто забывал поздравить своих сыновей с днем рождения и наша героиня напоминала ему об этом.

     Примерно через полгода Татьяна познакомилась с одной русской женщиной из Санкт-Петербурга, которая жила в Лавене к тому времени около восьми лет и была замужем за шведом. Ее звали Натали и она имела свою «фирму», или платный кружок, где занималась с маленькими детьми танцами, поделками, устраивала различные праздники с ними. Татьяна заходила временами к ней «на фирму» и просила иногда объяснить какие-нибудь непонятные ей шведские правила и законы, в которых было очень трудно разобраться, ведь шведский язык она только учила. Натали объясняла с большим неудовольствием, показывая что с русскими она не хочет иметь дела: проси твоего мужа объяснить тебе – обычно говорила она, но выгнать Татьяну не осмеливалась.

     Приятными воспоминаниями о том времени были знаком­ство и очень редкие посещения одной шведской бездетной семьи, о которой я уже рассказывала в начале моего повествования – Карин и Ларса. Они жили, если ты помнишь, читатель, в двухэтажном доме с большим ухоженным садом, в котором росло множество красивых цветов. Но ни во что серьезное это знакомство не вы­лилось, а после переезда Татьяны в Нолсту связь между ними просто прервалась.

     Нашей героине запомнилось одно летнее посещение дома Карин и Ларса. Они сидели за столом под большой яблоней и пили кофе с душистыми канелевыми бу­лочками, которые Карин умела печь с особым талантом. Светило солнце, на улице было очень жарко и поэтому всем было особенно приятно сидеть, расслабившись, в тени широкой яблони. Диана бегала по большому саду, прилегавшему к их кирпичной белой вилле, спугивая с красивых цветов разных видов бабочек, и выглядела  ра­достной и довольной. Вода, приятно журча, текла из небольшой русалки-фонтана в первый бассейн с пла­вающими зелеными растениями, затем узким ручейком вытекала во второй.

    – Человек должен быть очень осторожен с выбором своих друзей, – сказала тогда вдруг Карин медленно и серьезно, обращаясь к Кенту и Татьяне, – иначе он наживет себе очень большие проблемы. Я и Ларс всю жизнь были осторожны, мы не имеем много друзей, общаемся только с двумя семьями, с которыми мы перезваниваемся и иногда ездим в гости друг к другу. Наш основной круг общения – это наши родственники: сестры, братья и племянники, на которых мы можем положиться во всем, – продолжила она негромким голосом.

    – Одни наши родственники получили большие проб­лемы с властями, потому что слишком много рассказывали о своей жизни кому попало. Но я и Ларс считаем, что вы очень приятные люди и Диана – милая девочка, поэтому мы вас приглашаем, – добавила она.

    – Да, это правда, мы, шведы, любим «играть в полицейс­кого» и о своей частной жизни лучше поменьше рассказывать окружающим и особенно своим товарищам по работе и соседям. Чем меньше они знают, тем лучше, – ответил Кент тогда.

     Это выражение «играть в полицейского», звучавшее по-шведски: «лека и полис», Татьяна слышала потом много раз из уст разных людей: шведов и не шведов, но тогда это было впервые и она не поняла точно, что подразумевали шведы под ним.

    – Кент, я не совсем поняла, что вы подразумевали под этим выражением, объясни пожалуйста, – обратилась она к мужу дома.

    – Это означает, что ты должна поменьше рассказывать о своей жизни разным людям, если не хочешь нажить себе больших неприятностей, потому что они могут, часто анонимно, заявить о твоих разных «секретах» в соот­ветствующие организации, – ответил Кент раздраженно. «Почему он злится все время на меня? А ведь при чужих людях Кент играет из себя доброго заботливого мужа по отношению ко мне», – подумала тогда Татьяна и по­старалась запомнить слова Карин и совет Кента.

      Надо поменьше рассказывать о своей жизни окру­жаю­щим людям, особенно в чужой стране – в этом она сумела убедиться сама в Лавене.

     Татьяна ходила на курсы шведс­кого языка для иностранцев, где ученики рассказывали на шведском о своих семьях. Их учительницу звали Биргитта, это была доброжелательная шведка лет пятидесяти восьми с коротко стриженными седыми волосами. Она была ве­рующей и активным членом так называемой Пингстцеркви в городке Лавене. Биргитта старалась помочь своим учени­кам-иностранцам чем могла. Узнав, что Татьянина дочь хорошо играет на пианино, и музыкальная школа не имеет хорошего учителя для нее, Биргитта однажды сказала Татьяне:

    – У меня есть знакомый русский мужчина, который работает в музыкальной гимназии в Милене учителем по трюмпету, а еще там начала учиться очень талантливая русская девушка, которая необыкновенно хорошо поет. Они будут выступать в моей церкви в выходные, пусть твоя дочь тоже придет и сыграет что-нибудь на пианино.

      В назначенный день Татьяна и Диана пришли в Пингст­церковь и познакомились с русским музыкантом, его звали Сергеем, и той самой русской певицей, которая сказала им:

    – Меня зовут Марина, но в паспорте написано Мария. Я – с Украины, просто училась в Московской консерватории один год, а потом моя подруга вышла замуж за шведа и он дал послушать кассету с моим пением ректору музыкаль­ной гимназии в Милене, после этого ректор пригласил меня учиться там.

    – Сколько ты живешь в Швеции? – спросила Татьяна ее, услышав, что Марина говорит по-шведски.

    – Пять месяцев, Биргитта помогает мне учить шведский и я уже помолвлена с одним шведским парнем, – сказала Марина, показывая Татьяне палец с кольцом.

     Татьяна поневоле сделала удивленное лицо.

    – Да, один раз я пела на концерте в церкви и после кон­церта ко мне подошла женщина и сказала, что я очень хорошо пою, а ее сын учится на пианиста в высшей му­зыкальной школе и может быть мне будет полезно зна­комство с ним. Я согласилась познакомиться и вот теперь мы помолвлены.

     Читатель мой, согласись, что жизнь полна чудес, они может быть не со всеми случаются, но они есть, поверь мне. В тот день собралось много зрителей в Пингстцеркви и концерт начался: высту­пил хор, сыграл на трюмпете Сергей красивую немного грустную мелодию, затем Диана сыграла на фортепьяно этюд Листа и начала петь Марина, без микрофона, но голос ее был сильный и слышался в церкви хорошо: сопрано и как красиво звучали трели, которые она искусно пела. У Татьяны было чувство, что она повстречалась со звез­дочкой, не с обычным человеком, а человеком какой-то особенной судьбы. Она достала фотоаппарат и сделала несколько фото на память о концерте; на них стояли вмес­те Диана, Марина, учительница Биргитта и прест той церк­ви. Позже Татьяна несколько раз читала в местных газетах восторженные рецензии о выступлениях Марины, ее та­ланте, с которыми была целиком согласна.

     Тем временем после концерта Сергей предложил, что может попробывать давать Диане уроки игры на пианино и теории музыки, если они не найдут другого учителя, так как он преподавал в свое время в Московской кон­сер­ватории и играет не только на трюмпете, но и на пианино. Они договорились встретиться и сделать пробный урок.

     На другой день Татьяна зашла к русской Натали и поделилась с нею:

    – Мы будем встречаться с русским музыкантом Сер­геем, он попробует заниматься с Дианой, а если не по­лучится, то надо будет ехать в музыкальную гимназию в Милен и брать частные уроки там.

      И что ты думаешь, читатель? Через день Татьянин муж Кент пришел разъяренный домой, стал орать на нее и уг­рожать, что он тут же вышвыривает их с Дианой из своей квартиры и вообще назад в Россию:

    – Что случилось, почему ты так взбешен? – спросила его Татьяна, не понимая, что так сильно повлияло на Кента.

    – Я все знаю, Натали рассказала мне все: ты встре­чаешься тайно с Сергеем, вы – любовники, – выговорил он с красным лицом.

    – Это не правда, мы просто хотели сделать пробный урок для Дианы, ведь ей нужен хороший учитель, – ответилa Татьяна, но, читатель, прошло немало времени, прежде чем эта буря улеглась.

     От уроков с Сергеем приш­лось отказаться, они поехали в музыкальную гимназию в Милене искать учителя, которого им рекомендовал ди­рек­тор музыкальной школы Лавена, а к Натали Татьяна боль­ше ни разу не заходила. Вот уж правда: будь осторожен в выборе друзей и не говори о своей жизни подробности кому попало. Ну скажи мне, читатель, зачем ей пона­добилось врать Кенту? Да, русские люди есть тоже разные.

     Воспоминания об учителе по пианино из музыкальной гимназии в городе Милене были очень приятными. Учите­ля звали Пер. Это был интеллигентный полноватый муж­чина шестидесяти лет, с небольшой седой бородой и доб­рыми темно-серыми глазами. Все в гимназии любили его, он прекрасно играл на фортепьяно сам, был хорошим пе­дагогом и к тому же как хобби, он увлекался живописью, был сам художником и в его рабочей комнате в гимназии висело несколько картин, которые он талантливо нари­совал маслом на холсте. Он послушал игру Дианы во вре­мя их первой встречи и сказал:

      – Девочка очень способна и одарена, если она выберет музыку и рояль в будущем, как свою профессию, то может достичь больших успехов. Я с удовольствием буду давать ей частные уроки, с талантливыми детьми я люблю за­ниматься, – добавил он.

     Они начали раз в неделю ездить гимназию и часто к ним подсаживались поговорить то Сергей, то Марина, то Ма­ри­нин парень. Марина всегда появлялась с нотами и го­ворила что, разучивает роли из разных опер и мечтает быть оперной певицей. Она была небольшого роста, но в ней чувствовались не только талант в виде прекрасных голоса и памяти, но и целеустремленность, сила воли и духа: она любила петь, любила музыку, любила быть на сцене и хотела стать оперной певицей. «Да, она сильная женщина, и я уверена, что она достигнет своей цели и мечты», – думала тогда Татьяна. Через некоторое время Марина сказала Татьяне, что поступила учиться в высшую музыкальную школу в Стокгольме и они с ее парнем будут жить в квартире недалеко от Стокгольма. Они попро­ща­лись и она оставила Татьяне свой новый телефон.

      Педагог по пианино Пер имел несколько одаренных част­ных учеников, с которых он брал чисто симво­ли­ческую маленькую плату, но все равно нужны были день­ги, чтобы платить за них и за дорогу в Милен: у Татьяны их не было, муж Кент отказал в денежной помощи, ос­тавался один выход – Диана должна была попробывать заработать деньги сама. Для этого в течении нескольких лет они ездили из Лавена в Музыкальную Академию в Стокгольм, где Татьянина дочь играла для жюри сложные классические вещи, и получала небольшие деньги как стипендию на оплату частных уроков.

      Но денег все равно не хватало, пока не помогла одна шведская женщина – Лиза, которая устраивала разные увеселительные мероприятия в общественных местах Лавена. Знаешь, читатель, во многих больших торговых центрах в Швеции ты увидишь небольшую сцену, на которой устраиваются или выступления артистов, или разыгрывание различных лотерейных билетов, либо вы­ступления детей из местной музыкальной школы, либо еще что-нибудь. Думаю, что почти каждый шведский большой торговый центр устраивает различные празд­ники, посвященные середине лета, дню детей и так далее. Вот за такие мероприятия и праздники и отвечала Лиза. Она узнала, что в Лавене появилась русская девочка, которая хорошо играет на пианино и стала приглашать Диану играть во время этих праздников за небольшую плату.

     Так вот, мой читатель, Диана, которой исполнилось тогда только одиннадцать лет, начала зарабатывать ма­ленькие деньги игрой на пианино и делала она это до тех пор, пока они не переехали из Лавена, то есть почти шесть лет. Татьянина дочь прекрасно играла сложные для ее возраста вещи: Бетховена «Патетическая соната», Шопена – этюд «Революция» и множество прекрасных вальсов и другую чудесную популярную классическую музыку, ко­торая нравилась многим людям. Где ей только не довелось играть за годы их жизни в Лавене: и в магазине, где про­давали машины «Вольво», и в ресторанах, и в торговых центрах, и на показах моды, и даже в магазине, где про­давали топоры, пилы и масляную краску, а также во время соревнований по бильярду и на различных конференциях. Татьяна старалась фотографировать все такие выступ­ления дочери на память: «…интересно будет со временем смотреть на фото и вспоминать прошлое», – думала она.

     Несколько таких праздников и выступлений дочери наша героиня особенно запомнила. На одном празднике в магазине «Вольво» с вертолета бросали на землю мно­жество конфет для всех детей. Для них, русских, это было очень необычно и Диана, проиграв свою музыку, побежала смотреть на вертолет и собирать с земли кон­феты. На другом празднике в их любимом торговом цент­­ре «Глобус» четыре посетителя выиграли бесплат­ную поездку на вертолете над Лавеном, а все дети по­лучили бесплатное мороженое.

      А еще на одном празднике там же, в «Глобусе», торговый центр угощал бесплатно всех посетителей тортом длиной во много метров, лежавшем на длинной веренице сдви­нутых вместе столов – подходи и ешь сколько хочешь, никто тебя там не ограничивал. Затем разыгрывались де­сять так называемых «презенткарточек», когда выиг­рав­шие их имели право взять бесплатно товары в «Глобусе» на сумму, написанную на презенткарточке. И подобных разных праздников было много в этом торговом центре, они оживляли тихую спокойную жизнь маленького город­ка Лавена, где не было больше особых развлечений, лишь иногда летом приезжал цирк, дававший представления в шатре, и аттракционы с каруселями, да какой-нибудь спек­такль давался местными любительскими группами.

     Итак, Диана зарабатывала небольшие деньги,  которых хватало вместе с ежегодными маленькими стипендиями из музыкальной академии, чтобы платить за частные уроки педагогу из музыкальной гимназии городы Милена, а Татьяна пыталась найти какую-нибудь работу – но ничего не получалось, поэтому она продолжала учиться на раз­личных курсах, которые были «светлыми пятнами» в ее воспоминаниях о Лавене. Особенно  курсы для иност­ранцев по изучению шведского языка. Доброжелательные шведские учителя и приятные ученики из многих стран были на этих курсах, вся обстановка товарищества соз­давалась там благодаря стараниям учителей, которые осоз­навали, что многие их ученики-иностранцы  прошли через тяжелые жизненные испытания на своей родине – войну, разруху, голод и потерю своих близких – и относились к ним с пониманием и сочувствием…

     … Вообще, читатель, Татьяна отмечала, что все люди в Лавене были добрее и доброжелательнее, чем в области Стокгольма, может быть потому, что жизнь там была размереннее и спокойнее, по крайней мере для боль­шинства жителей. Здесь, в районе большого города было жить намного беспокойнее, было больше стресса и на ра­боте, и вообще во всей жизни. Взять, к примеру, об­щественный транспорт в этой области. Сколько раз авто­бус, который и так ходит по расписанию через тридцать минут и только до семи часов вечера по Татьяниной улице, не приходил в назначенное время и ей приходилось бежать до станции, чтобы успеть на электричку. Или электричка, которая много нервов портит Татьяне тем, что или часто опаздывает, или вообще останавливается движение на линии на время из-за поломки вагонов, снежной погоды или больших морозов (где-нибудь -12 – -15 градусов!). «Разве это большой мороз, ведь в России может быть -25 градусов зимой, но я никогда не слышала, чтобы из-за этого электричка не ходила», – думалось ей. В таких случаясь ей и другим людям приходилось ждать на станции иногда около часа, когда наконец-то электричка придет. В результате – нервотрепка, стресс и опоздания на работу, или домой после работы приходишь уставшая и измотанная намного позже...

    ... Затем Татьянины мысли опять вернулись к воспо­минаниям о жизни в Лавене. Она вспомнила, как деньги  американцев кончились и уже не на что было купить Диане что-нибудь получше покушать, а Кент все про­должал держать их дома на «полуголодном пайке», а сам все также ел ночами. Денег, которые социальная контора платила ему на их питание и одежду они не видели, так как они приходили на счет шведа в банке и он полностью распоряжался ими сам. Выручало их то, что Диана по­лучала как и все другие ученики бесплатный обед в школе, ну а дома она ела то,  что отчим давал. Маленькие суммы, которые дочь зарабатывала игрой на пианино, уходили на оплату частных уроков в Милене. Эти уроки были важны для будущего Дианы, так как Татьяна думала тогда, что дочь в будущем может выучиться на пианистку или педагога по пианино.

      Она продолжала тем временем искать работу в Лавене, но все не могла найти. В школе шведского языка для иностранцев ученики обсуждали самые разнообразные стороны жизни шведского общества и многие иностранцы жаловались тогда, что они чувствуют себя дискри­ми­нированными в Швеции. Для них почти невозможно найти работу только лишь потому, что они не шведы, и если предприятие получает заявление-просьбу о принятии на работу и видит нешведские фамилию и имя, то оно не рассматривает это заявление, а тут же выбрасывает. «Прав­да ли это?» – задумывалась в то время Татьяна. Она также отправляла тогда в Лавене множество писем на разные предприятия в поисках любой работы, даже уборщицы, и получила ответ только на некоторые их: «Спасибо за твое письмо, но предприятие взяло на эту работу другого человека». Может быть просто не хватает работы на всех желающих? А в школе им пришлось не раз обсуждать, что многие прекрасно образованные иност­ранцы из разных стран не могут получить в Швеции ра­бо­ту по своей специальности, хотя имеют высшее обра­зо­вание из своих родных стран. Еще в Лавене Татьяна по­няла, что ей никогда не найти  работу по ее спе­циальности – редактор, она два раза отправила письма о себе в одно крупное шведское издательство и даже не получила на них ответ.

      Наша героиня уговорила Кента дать согласие на обмен русской фамилии на его шведскую для Дианы и решила сама взять имя, которое распространено в Швеции – Анна. После оформления всех необходимых документов Татьяна и ее дочь стали называться совсем по-шведски: Анна и Диана Блумквист. «Теперь-то, надеюсь, у меня повы­шаются шансы найти хоть какую-то работу, хотя в письме-заявлении я все равно обязана рассказать предприятию о своем прошлом, что я приехала из России», – размышляла она. И опять она начала посылать письма с просьбой о любой работе: убираться в гостинице, школе, магазине; мыть посуду в ресторане или школе и т.д. – но ничего не получалось, на работу ее никто не брал, а деньги были нужны.

     «Надо попробывать собирать пустые банки из-под пива и разных других напитков, множество которых часто

валяется на улице, ведь каждая крона нам с дочерью важ­на», – решила она. Наша героиня стала одна, а иногда вместе с Дианой ходить по Лавену, собирать и сдавать пустые банки в магазинах и надо сказать, что в этом занятии у нее были конкуренты. Были дети, старики и люди похожие на алкоголистов с немытыми волосами и грязной одеждой, которые также занимались этим: кто первый пройдет по улицам и магазинам, тому и достанется много банок. Око­ло трех месяцев Татьяна собирала и сдавала их, а потом покупала что-нибудь поесть дочери. Вот так невесело это было, мой читатель, в их жизни со шведом в Лавене. Чужая незнакомая страна, не знаешь законов и как они действуют и боишься обратиться за помощью к кому-нибудь, потому что тебя постоянно запугивают эти зако­нами, в Татьянином случае ее запугивал шведский муж.

      Но помогли занятия в школе для иностранцев, где она узнала, что все родители в Швеции получают денежные пособия на своих детей.

    – Кент, почему ты не сказал мне ничего об этом по­собии? – спросила наша героиня своего мужа.

    – Потому что в нашем случае оно не играет никакой ро­ли, – зло ответил он, – ведь мы живем на социальное по­собие, которое имеет определенную денежную норму на каждого человека. Если мы станем получать пособие на твою дочь, то из-за этого будем на эту сумму получать меньше социальное пособие, – добавил он с плохо скрытым раздражением.

    – Нет, эти деньги играют в нашем случае большую роль, так как социальное пособие получаешь на нас всех ты, а денежное пособие на Диану будет приходить на мое имя и я смогу купить ей на них еду и одежду, я устала ходить по городу и собирать пустые банки, – твердо сказала Анна-Татьяна мужу.

     Ей уже было ясно, почему Кент скрыл от нее сведения об этих деньгах: чтобы продолжать самому получать все деньги из социальной конторы на них. «Боже мой, какой же он, мягко говоря, плохой человек, вот как я «удачно» вышла замуж за иностранца!» – с горечью повторяла наша героиня   тогда. Ученики-иностранцы из ее группы подска­зали: иди в страховую кассу (есть такая в Швеции) и там  тебе все точно расскажут. Татьяна так и сделала и узнала в этой кассе  еще об одном денежном пособии – она имела  право получать в Швеции также что-то наподобие алиментов на свою дочь, которое ей будет платить шведс­кое государство, а Дианин отец в России будет платить алименты Швеции.

      Ух, нелегко было ей понять шведские законы, но она была очень благодарна этой стране за то, что теперь у  них с дочерью будет немного своих денег на покупку продуктов и не надо больше им ходить собирать грязные банки.

     О той школе для иностранцев наша Анна-Татьяна всегда вспоминала с удовольствием, там царила атмосфера това­рищества и уважения друг к другу. В числе других самых разнообразных вопросов жизни шведского общества они обсуждали и проблему моббнинга в шведском обществе (в школе и на работе), о котором я уже упоминала тебе, читатель, выше – многим иностранцам это было в новинку и непонятно, потому что в своих родных странах они никогда не сталкивались с такой проб­лемой, как моббнинг. В школе они знакомились со шведскими народ­ными традициями, праздниками, историей, книгами шведс­ких писателей и иногда посещали любимые шведским народом места, связанные с именами известных и популярных людей этой страны.

    Что еще запомнилось ей из той жизни в Лавене? По­жалуй, больше и вспомнить было нечего. Два тяжелых года под одной крышей с Кентом, бессонные ночи в слезах и кошмарные сны, постоянная боязнь за безо­пасность дочери, звонки к старшей дочери о положении в России и возможности их возвращения в Москву, бес­конечные угрозы мужа отправить их в Россию назад на голодную  жизнь, если Татьяна откажется участвовать в его порфильмах «по заказу», и постоянная борьба за выживание – все это отнимало у нее много сил и здоровья.

     Она старалась всеми возможными способами уберечь свою дочь от мужа-трансвестита с его идеями разбогатеть на порбизнесе: не оставляла Диану одну дома с Кентом, следила, чтобы она не видела шведа прогуливающимся по квартире в женской нижней одежде и туфлях, потому что считала, что это может отрицательно повлиять на психику ребенка. И это было не легко делать – Кент был без­работный, большую часть времени находился дома одетый женщиной и надо было, чтобы он и Диана не встретились в квартире в эти часы. В мужской одежде он появлялся только, когда они все вместе садились за стол есть.

     Однажды дочь вернулась из школы раньше обычного, когда Татьяны не было дома. Анна-Татьяна вошла в квартиру – там было тихо. Она заглянула в их спальню: муж Кент, как обычно одетый в женское нижнее белье, лежал на кровати, держась за вставленные в женский гиппюровый корсет  параллоновые груди. Наша героиня заглянула в комнату дочери: Диана тихо сидела в углу на кровати и молчала.

     – Дочь, ты уже дома, раньше отпустили из школы? – удивленно спросила Татьяна.

     Но Диана продолжала молча и не шевелясь сидеть в углу на кровати.

    – Ты что такая странная и молчаливая сегодня? – обес­покоенно спросила она опять дочь. – Что-нибудь в школе случилось? Рассказывай.

     Диана посмотрела на мать иcподлобья, слегка помялась, а потом медленно произнесла:

     – Я видела, – и она замолчала.

     – Что видела? – в волнении переспросила  Татьяна дочь.

     – Я видела Кента.., – и Диана опять замолчала, – это ведь был он, одетый как женщина, да? Он был в парике, корсете и туфлях на очень высоких каблуках и без тру­сов... Я очень испугалась и прибежала в мою комнату... Я боюсь его, – добавила дочь и мать прочитала в широко раскрытых глазах Дианы страх.

     – Доченька, не сделал ли он тебе что-нибудь плохое? – Татьянино сердце бешенно колотилось в тот момент.

     – ...Нет, но я очень испугалась, – медленно ответила Диана на вопрос матери.

      В слезах Анна-Татьяна пошла в спальню к мужу, про­должавшему лежать на кровати в женском нижнем белье и туфлях.

      – Кент, как ты можешь так делать, зачем ты появ­ляешься в таком наряде на глаза к Диане? Она очень напугалась, увидев тебя! – возмушенно проговорила наша героиня.

       – Заткнись, – зло проговорил ее муж, – это было неспеци­ально, я не слышал, когда она пришла и думал, что ее нет  дома, поэтому я ходил по квартире в женском нижнем белье.

      В то время Диане было одиннадцать с половиной лет. Были ли еще такие случаи, посягнул ли швед когда-нибудь на безопасность ее дочери, Татьяна не знала. Как повлиял на Дианину психику этот случай, читатель, как ты думаешь? Как повлияли на психику ребенка два года жиз­ни с таким вот отчимом? Я думаю, что отрицательно, и не только на Диану, но и на ее мать. Воспоминания об этой совместной жизни с Кентом, как я уже говорила тебе, мой читатель, были для Татьяны «заживающей раной», которую лучше не трогать.

    ... «Но когда-нибудь эта рана должна ведь зажить и пере­стать кровоточить!» – надеялась наша героиня, посмотрев  сначала на Рогера, а потом на мелькавший в окнах «Мер­седеса» лес. Они с Дианой старались не вспоминать о той жизни с Кентом и не говорить о ней. Они должны найти в себе силы, чтобы перешагнуть через то, что было с ними в Лавене, и продолжать жить дальше. Ведь жизнь моя еще не закончилась, а жизнь моя  продолжается! – так оптимистичнo, с верой в жизнь и улучшения в ней, с надеждой должен мыс­лить каждый человек, согласен ты со мной, мой дорогой читатель?! «Надеждой жив человек», – говорит русская пословица...

     Не покидала нашу Анну-Татьяну и надежда найти какую-нибудь работу. Всю свою взрослую жизнь она была работающей, активной женщиной, по роду своей дея­тельности общавшейся со множеством людей, и теперь в маленьком Лавене, где одни и те жe люди встречались ей повсюду, где она не могла найти работу и была зависима во всех отношениях от своего шведского мужа, ей было не просто скучно и неуютно жить, но ей становилось просто невыносимо тесно и как бы не хватало свежего воздуха, хотя вокруг городка рос густой лес, полный зверей. Она упрямо посылала письма-заявления на разные предриятия, хотя Кент говорил, что это бесполезная трата времени, бумаги и марок. Сам он также безрезультатно пробывал несколько раз найти работу:

    – То, что ты поменяла имя и зовешься теперь как шведка, играет маленькую роль. Все равно ты – иност­ранка и Швеция маленькая страна, на всех желающих не хватает работы. Мой младший сын – молодой, 19 лет, и тоже безработный, не может найти никакой работы.

      Да, это было правдой. Кент рассказывал ей о своем младшем сыне Ингваре, который был слишком добрый и мягкий по характеру. Он не смог постоять за себя в школе перед «зубастыми» ровесниками, которые моббаде его разными способами, и в конце концов парень не выдержал надсмехательств и всяческих других козней от своих ровесников, потерял терпение и бросил гимназию, про­учившись в ней всего один год. Уже три года он был безработный и последний год жил на социальное пособие. «Но ведь когда-нибудь должна же я найти работу, ведь мне только 43 года, а пенсионный возраст в Швеции для мужчин и женщин – 65 лет. До пенсии, ох, как мне еще д­а­леко», – думала она.

     А шведский муженек со своими мечтами разбогатеть на порбизнесе не знал усталости. Он постоянно подавал объявления в журнал, а может быть даже и в несколько журналов «для мужчин» и получал много разных заказов: сшить что-нибудь, сделать параллоновые груди, прислать фото или фильм с каким-нибудь порнографическим моти­вом. Татьяна делала все, что он говорил, потому что боялась вернуться в Москву на безработную голодную жизнь, а женщины в школе для иностранцев сказали ей: "Это совершенно точно, что надо прожить с мужчиной только два года, а потом женщина получает постоянный вид на жительство в Швеции и может уйти от этого муж­чины, если он к ней плохо относится".

     Наша Анна-Татьяна считала месяцы и дни до того часа, когда пройдут эти два ужасных года и они с дочерью получат желанный штамп в их русском паспорте. «Тогда я тут же уйду от этого жестокого бессердечного человека», – мечтала она. Этот счастливый день наступил наконец-то и она решительно сказала Кенту:

    – Ты понимешь сам, что я не стану больше участвовать в твоем «порбизнесе», я хочу уйти от тебя и развестись. Как все это можно сделать, как я и Диана можем получить другое жилье и переехать от тебя?

      Наша героиня хорошо помнила, сколько злобы было написано на лице ее шведского мужа, но он взял себя в руки и проговорил ледяным голосом:

получала половину от доходов, как что ты  ничего в свою пользу не докажешь. И бланк в социальной конторе на социальное пособие ты подписывала вместе со мной, – уверенно с усмешкой сказал Кент, – так что ты будешь продолжать жить со мной и я буду продолжать получать на нас всех социальное пособие, а мы вместе с тобой будем продолжать порбизнес. Ты поняла?

     «Итак, долгожданная свобода была, казалось, близка, но как достичь ее? Что делать? – все тот же вопрос поставила Татьяна сама себе, как она делала всегда в трудных си­туациях. – Куда пойти, к кому обратиться за помощью так, чтобы не нажить себе еще больших проблем? Кто может им помочь уйти от этого шведа и получить свое жилье?» Наша героиня искала ответ на эти вопросы и не находила: «А вдруг это правда и она может как соучастница за не­уплату налога с порфильмов и обман социальной конторы попасть под суд? Тогда их с Дианой могут отправить назад в Россию...» – рассуждала она. И она, не найдя сразу другого выхода, опять позвонила старшей дочери в Москву.

     – Ольга, мы получили вид на постоянное жительство в Швеции, но швед к нам очень плохо относится и теперь мы должны искать пути, как можно уйти от него, или, если жизнь в России наладится, то вернуться в Москву, – рас­сказала Татьяна Ольге.

    – Поздравляю вас с полученным видом на жительство и не могу понять, что у вас там все время происходит, чем вас обижает Кент, он был очень приятный в Москве. А по поводу возвращения – я не советую возвращаться. Ко­нечно, жизнь наладилась, но тебе сейчас почти 44 года и ты не знаешь английского языка хорошо, поэтому ты не найдешь работу. У нас здесь ценятся теперь молодые работники с хорошим знанием английского языка, потому что расширяются связи с зарубежными странами. На какие средсва будете жить, если вернетесь? Нет, лучше ос­тавайтесь в Швеции и постарайтесь устроить получше свою жизнь там.

     «Да, знала бы Ольга всю правду об их совместной жиз­ни с Кентом», – думала Татьяна про себя во время их разговора, но дочери ничего не сказала, не хотелось ее расстраивать. «Итак, в Россию пока лучше не возвращаться, надо ждать, может быть будет еще возможность вернуться в будущем, надо искать здесь путь, чтобы избавиться от Кента, но каким образом? Правильно сказал какой-то поэт: «вся жизнь – борьба, покой нам только снится!» – про­должала она рассуждения позднее.   

     И борьба ее, читатель, теперь уже за освобождение от рабской жизни, унижений и оскорблений ее человеческого и женского достоинства, которым ее подвергал рас­чет­ливый швед, продолжалась еще несколько месяцев после получения вида на жительство в Швеции. Через некоторое время Анна-Татьяна подала документы на получение шведского гражданства. Она «ломала свою голову» над тем, как заставить Кента отпустить ее на долгожданную свободу, а он не хотел это делать и продолжал требовать «испачкать трусы» и снимать с ним порнографические сце­ны для продажи. Но вдруг один счастливый случай помог.

    Однажды весенним теплым вечером Кент сказал ей:

     – Пойдем в спальню, я покажу тебе наш с тобой прош­лый порфильм. Он получился интересным, завтра я пошлю моему клиенту, он будет доволен фильмом. А потом мы с тобой посмотрим наш фильм, который я снял на прошлой недели, – сказал он, положив кассету с этим вторым фильмом на кровать.

     Кент поставил и включил первый фильм. Татьяна уви­дела там его самого, одетого как всегда в женское нижнее «секси-белье» и в парике и себя, также в парике и «секси-одежде» с печальным выражением лица. Кент заснял в фильме, как они занимались сексом. Вдруг он встал с кровати и сказал ей:

    – Смотри дальше фильм одна, я должен пойти в туалет, – и Кент вышел из комнаты. Он всегда был осторожен раньше и никогда не доверял Татьяне отснятые им филь­мы, но в тот момент муженек потерял «бдительность» и оставил ее одну.

     «Вот он, счастливый случай, я должна им восполь­зоваться, другого такого может не подвернуться!», – мгновенно пронеслось у нашей Анны-Татьяны в голове. Наша героиня молниеносно вскочила с кровати, под­бежала к телевизору, быстро вынула из него видеокассету, схватила вторую кассету с кровати и молниеносно выбежала из спальни сначала на лестницу второго этажа  большой виллы, потом понеслась вниз на первый этаж, а оттуда – на улицу. Ее всю трясло от возбуждения и страха, сердце бешенно колотилось в груди, в голове гудело: «Что-то будет, когда Кент обнаружит пропажу? И куда, куда можно быстро спрятать сейчас эти видеокассеты, что­бы швед не нашел?!» – судорожно думала Анна-Татьяна, бегая вокруг дома по саду. Голова ее слегка кружилась от волнения, руки дрожали: «Только бы Кент не нашел их, они помогут мне избавиться от него!» – лихорадочно ду­мала она. Вдруг наша героиня увидела отверстие между трубой, которая шла от крыши дома к земле, и стеной дома и тотчас засунула кассеты туда, а потом быстро помчалась назад в виллу.

     Горящая от возбуждения и страха в ожидании реакции Кента на сделанное ею, взбежала она на второй этаж вил­лы и увидела мужа, выходившего из туалета.

     – Ты где была, я думал, что ты смотришь наши с тобой видеопор­фильмы? – спросил он удивленно.

     – Я была на улице, – сухо ответила наша Анна-Татьяна, стараясь успокоиться и сдержать охватившее ее волнение и страх.

    Она вошла опять в спальню, решив, что если Кент нач­нет скандалить из-за видеокассет, то надо, чтобы Диана,  которая тогда уже спала, не слышала этого.

    – Где мои видеокассеты? – угрожающе спросил муж, переворачивая постельное белье на кровати и ищя эти видеокассеты в разных местах комнаты.

    – Я выбросила их в мусорный бачок на улице, я хочу, чтобы ты прекратил продавать порфильмы и фото с моим участием, – как можно твердо и настойчиво сказала Татьяна, а у самой руки продолжали дрожать от волнения.

    – Как ты посмела сделать это, они стоят денег! В какой бачок ты выбросила их, там стоят два?! – с покрасневшим от гнева лицом громко спросил Кент.

    – Не знаю, на улице было темно и я не поняла, какой это был бачок, – стараясь не расплакаться ответила наша русская героиня.

    – Вот как ты благодаришь меня за то, что я вытащил тебя и твою дочь из этой ужасной страны России! – Татьяна помнила, как Кент в бешенстве проорал это и бросился на улицу. Она прочитала страх в глазах мужа, он, чувствовавший себя хозяином положения и повелителем над жизнью нашей Анны-Татьяны, испугался возможных последствий.

      Она подошла к окну и увидела, как Кент открывает один за другим два высоких и глубоких бачка для мусора и съестных отходов, роется в них, но так ничего и не обнаружив в темноте, закрывает.

     Затем Татьяна видит, как он завез оба контейнера, которые были на колесах, в дом. Через некоторое время муж поднялся наверх к Татьяне и сказал со злым и красным лицом:

     – Завтра при дневном свете я буду искать эти видео­кассеты. Надеюсь, что ты не взяла их себе, этого я не допущу! ...

    ... Сейчас, удобно сидя в машине рядом с другом и любимым человеком Рогером, наша Анна-Татьяна пере­живала всем сердцем по-новому те бурные и тревожные весенние вечер и ночь в Лавене.

     Воспоминания, вос­поминания...

 … Она не смогла тогда заснуть всю ночь в ожидании утра, а утром Кент вытащил оба бачка в сад, вытряхнул их содержимое на землю и стал терпеливо перебирать его в поисках видеокассет и, конечно же, их он там не нашел, потому что если ты помнишь, читатель, наша героиня спрятала их между водосточной трубой и стеной дома. Злой вернулся швед в дом и стал требовать у Татьяны назад кассеты с порфильмами:
  – Немедленно отдай их мне, куда ты их спрятала, что ты собираешься делать с ними?! – орал он бешенным голосом на нее.
   Тогда она, Татьяна, ответила твердо ему:  – Да, Кент, я спрятала твои видеокассеты так, что ты их не сможешь найти. Я не хочу больше участвовать в твоем порбизнесе и я не хочу больше жить вместе с тобой, потому что я поняла: ты взял меня не для того, чтобы создать семью со мной, а только лишь для того, чтобы использовать меня как рабыню для накопления денег таким способом, какой я считаю неприемлемым для меня. И сейчас я требую, что ты помог нам с Дианой получить контракт на другую отдельную квартиру, переехать и оставил нас в покое в дальнейшем. Если ты откажешься сделать это, то я возьму эти видеокассеты с порфильмами и покажу их твоим сыновьям, родителям, братьям и расскажу им, почему ты взял меня из России и в каких целях ты меня использовал в Швеции.
   Ох, мой читатель, видел бы ты лицо Кента в тот момент! Он побледнел от неожиданности такого поворота событий, а может быть еще и оттого, что боялся реакции своих родственников на порбизнес? Не знаю, читатель, но Татьянины слова произвели на него сильное впечатление. В этот же день Кент начал искать им с Дианой квартиру и нашел, и через неделю наша героиня и ее дочь переехали из виллы в другой район городка Лавена, жаль им было только одного – большого сада вокруг дома, где они с удо­вольствием и любовью ухаживали за плодовыми деревь­ями и кустами, а также сажали множество разных цветов.
   В нoвой трехкомнатной квартире на втором этаже трех­этажного дома прожили они около трех лет. Она была большой и светлой, с огромной кухней и длинным ши­роким балконом, где они также стали выращивать цветы, и радовались свободной жизни без Кента и солнышку, светившему в их окна большую часть дня.
   Воспоминания о том периоде их жизни были довольно светлыми в Татьяниной памяти, несмотря на то, что работу так и не удавалось ей найти в то время. Она делала, как и многие безработные в Лавене: продолжала учиться в различных школах и на различных курсах, благодаря тому, что в Швеции могли учиться даже люди за пятьдесят лет. Это были уже различные курсы на уровне гимназии, где вместе с нею училось довольно много безработных шве­дов. Не всегда она была согласна с учителями этих курсов, некоторые темы, поднимаемые там, были, по ее мнению, не совсем подходящими для гимназии, но она была, как любят говорить шведы, «выходцем из другой культуры», и должна была «приспосабливаться», «вживаться» в шведский образ жизни и респектера (уважать) его.
   Ей вспомнилось, например, как она очень удивилась, когда учитель шведского языка в гимназии, седоволосый мужчина лет шестидесяти, вдруг дал им задание: собрать и подготовить разный материал о журналах для мужчин (поржурналах) и порфильмах. На уроках шведского в школе они будут обсуждать тему: порнография, это хоро­шо или плохо. Татьяна и другие ученики собрали через интернет разные статьи, дискуссии на эту тему и при­несли на урок. Учитель потребoвал, чтобы каждый ученик высказал свое мнение на эту тему.
   Почти все в классе сказали, что никогда не покупают поржурналы и не берут на прокат смотреть порфильмы, потому что это их не ин­те­ресует. Но они знают, что во многих порфильмах пока­зы­вается секс с насилием, с применением силы и жестокости к партнеру, что им не нравится, потому что молодые люди, смотрящие такие порфильмы, могут быть ошибочно убеж­дены, чтo насилие с жестокостью по отношению к партнеру – это норма. Как следствием такого убеждения может быть то, что они начнут вести себя таким образом и в своей сексульной жизни по отношению к своим парт­нером. Анна-Татьянa помнила, что она была пол­ностью согласна с этим. Но каково же было их удивление, когда в конце урока, как бы подводя итоги дискусии, учитель высказал свое мнение:
  – Я считаю, что в этом ничего плохого нет, если кто-то смотрит порфильмы, я и моя жена делаем это постоянно и нам порфильмы нравятся. Мы ходим и берем на прокат новые каждую неделю, это стоит копейки. Для нас смот­реть порфильмы – это нормальный образ жизни.
   Никто из учеников тогда ничего не ответил седому учителю, а Татьяна подумала в тот момент: «Интересно, какая имеется связь между порнографией и шведским языком в гимназии, почему он выбрал такую тему для обсуждения, может быть, разговор о театре подходил бы больше к уроку шведского языка? Да и есть ли у него образование учителя? Ведь сколько раз я читала в газе­тах и слышала в новостях, что в Швеции не хватает на­стоящих учителей, поэтому много людей без педа­гогического об­разования работают учителями». Такой это был спе­циальный урок, поэтому она его так хорошо запомнила.
    Да, а вот ее русское высшее образование и спе­циальность – редактор – здесь вообще никого не ин­тересовали. Как студентка наша героиня получала не­большие деньги – стипендию, затем они с Дианой получали детское денежное пособие и пособие на ребенка без отца, а часть кварплаты оплачивала им страховая касса. Социальная контора в горсовете подсчитывала каждый месяц, сколько им не хватает денег до нормы на семью и каждого человека в семье и они получали недостающую денежную сумму, которая приходила уже на расчетный счет Татьяны в банке. Деньги были небольшими, но их хватало на жизнь при умелом ведении хозяйства: теперь они сами решали, что им купить поесть, и конечно же, их хватало, чтобы купить нормальную еду и необходимую одежду. «Вот как она, социальная защищенность граждан в обществе, действует, – думала наша героиня. – Если не может человек найти работу, то общество помогает ему в критической денежной ситуации. Да, Кент прав, Швеция – прекрасная страна».
   Но в тоже время после переезда из виллы их оди­но­чество в Лавене еще более углубилось. Своих родст­венников у них в Швеции не было, к родителям Кента в деревню они уже не могли больше ездить во время всевозможных шведских праздников и справляли их дома вдвоем. Найти друзей, с которыми можно было бы завести тесные знакомство и дружбу, не удавалось, в том числе и с несколькими русскими женщинами, с которыми наша Анна-Татьяна познакомилась во время учебы, может быть потому, что они были намного моложе ее и имели другие интересы, а может быть еще и потому, что у всех были свои проблемы, а в чужой стране лучше поменьше рассказывать о своей частной жизни кому попало.
   Итак, еще большее одиночество пришло к ним, в выходные и праздничные дни были только они двое вместе – мать и дочь. Татьяне было недостаточно общения с товарищами в школе в маленьком городке Лавене, улицы которого были всегда почти пустыми. Диана продолжала ездить на частные уроки по фортепияно к учителю в Милен, начала ходить на хор в музыкальную школу Лавена и иногда игралa на пианино то тут, то там за небольшую плату по приглашению шведки Лизы. Дочь также много трени­ровалась в игре на пианино дома. А Анна-Татьяна часто шла в свой любимый торговый центр «Глобус», в который приезжали за покупками люди из всей округи, только лишь для того, чтобы побыть среди большого количества людей. Люди – их не хватало ей, прожившей всю жизнь в большом многомиллионном городе Москве; и конечно же, она хотела работать, хотела сама зарабатывать деньги на жизнь, а не жить на шведское социальное пособие, для того, чтобы чувствовать себя полноценным человеком в шведском обществе и в жизни вообще. Наша героиня скучала также по музеям, выставкам, театрам, по той культурной и духовной жизни, которой она жила в Москве.
   Всего несколько раз за это время они побывали в гостях у четырех русских женщин, живших также в Лавене со шведами. Три из них жили в отдельных больших домах, причем одна – с большим бассейном, располагавшимся в саду около дома. Четвертая – жила со шведским мужем в огромной купленной квартире. Ни одна из них не смогла найти работу в Лавене, все были зарегистрированны как безработные, но их мужья работали, были порядочными людьми, говорили эти русские женщины, мужья не скандалили с ними из-за их безработицы и «не попрекали их куском хлеба» за это. Ты же понимаешь, мой читатель, что не всем русским женшинам пришлось пройти через такие испытания, как Татьяне, но и Татьяна со всем пережитым ею была не одна в Швеции. Эти женщины рассказывали о какой-то незнакомой ей русской, которая вышла замуж за шведа, приехала к нему жить, была беременна сейчас двойней от него, но швед был настолько жаден и бессердечен, что держал ее все время полуголодной и кормил сосисками с просро­ченной датой годности. Когда Татьянины знакомые встречали эту русскую женшину в школе, то они всегда угощали ее своей едой, чтобы как-то поддержать.
   Еще Анне-Татьяне вспомнилось, как Дианин хор вы­играл один шведский конкурс и после этого поехал на неделю в Барселону. Тогда они уже получили шведское подданство и дочь поехала в Испанию со шведским паспортом. А потом был еще один интересный случай, который зaпoмнился. Диана была приглашена Лизой иг­рать на пианино на показе моды в местной гостинице. Там симпатичные молоденькие девушки демонстрировала нижнее женское белье и свадебные платья под музыку, которую играла Диана, и для них было полной не­ожиданностью, когда через несколько месяцев одна из этих девушек стала Мисс Швеция.
   В последние месяцы их жизни в Лавене местное Бюро по трудоустройству просто забросало ее письмами, где ей предлагалось начать работать уборщицей на различных предприятиях этого маленького городка. Татьяна слала письма на адреса этих фирм с рассказами о себе, но ни одна из них даже не вызвала ее на интервью и работу уборщицы она так и не получила.
  «Нет, надо переезжать ближе к большому городу. Там, где живет много людей должна быть работа, но как это сделать?» – размышляла она. Переехать было не просто, потому что ни один город не хотел давать квартиру без­работному. Безработный – значит будет жить на со­циальное пособие, а каждый город стремился уменьшить свои денежные расходы на таких людей. Анна-Татьяна решила попробывать поступить учиться в какую-нибудь школу в Стокгольме, тогда она сможет занять деньги в банке, платить ими за квартиру и никакое социальное пособие им с Дианой не нужно.
   Так она и сделала: отправила заявления, может быть, в двадцать школ в Стокгольме и его окрестностях и стала ждать ответа. Через некоторое время стали приходить письма из школ, только одна из всех ответила Татьяне, что они берут ее к себе учиться. Сам понимаешь, читатель, что радости нашей героини не было предела. Перед Татьяной открывались новые возможности, как ей казалось тогда, найти хорошую работу, ходить в театр, музеи, завести друзей, встречать много людей на улице и, наконец, забыть все происшедшее с нею в Лавене. Дочь Диана тем временем успешно сдала экзамен по игре на пианино в музыкальную гимназию в Милене и получила письмо о том, что ее приняли туда. Мать и дочь решили, что Диана приедет к началу занятий в Милен и будет жить в общежитии для студентов, а на каникулы будет приезжать домой в Нолс­ту. Так делали многие шведские подростки, если гимназия находилась далеко от дома. Диане было тогда шестнадцать с половиной лет...
   – Анна, ты опять уснула, проснись. Мы приближаемся к Стокгольму, но заезжать в него не будем, а сразу свернем на дорогу в Нолсту. Меньше чем через час мы у тебя дома, – проговорил Рогер, мягко поворачивая «Мерседес» на дорогу в Нолсту.
  – Нет, любимый, я не сплю, а размышляю и вспоминаю события, случившиеся со мною в Швеции. ... И на­слаждаюсь ездой в твоем «Мерседесе». Он едет так мягко и плавно: отличная машина! – ответила с улыбкой Анна-Татьяна, хотя на сердце у нее все еще было тяжело от всех последних событий, случившихся с дочерью Дианой. «Но ведь жизнь продолжается, – думала Татьяна сейчас. – Слезами горю не поможешь, я сделаю все, что в моих силах, чтобы поддержать Диану».
    А потом в ее голове пронеслось: «Да, пока отношения между мной и Рогером самые прекрасные и я надеюсь, что так будет всегда». Анна-Татьяна опять оглянулась на своего друга, потом посмотрела через окна машины. Дело было к вечеру, солнце висело довольно низко на прозрач­ном голубом небе. Направо и налево все продолжался зеленый густой лес; иногда они проезжали мимо озер, блестевших и переливавшихся на солнце, а иногда им опять встречались желтые поля с сурепицей или, по-шведски, рапсом.
   «И все-таки я не перестаю удивляться, почему я никогда не видела в Швеции поля с растущими подсолнухами. Ведь растительное масло продается в магазинах», – подумала наша героиня.
   А затем опять Анна-Татьяна как бы начала заново перебирать в своей памяти события, случившиеся с нею уже в Нолсте, ведь до Нолсты было около часа езды. И давай, мой дорогой читатель, будем ее теперь называть только Анной. Ведь так она теперь называлась во всех ее до­кументах. ... Да, воспоминания, воспоминaния ...

                                  5

     Итак, в середине лета они переехали в Нолсту, ма­ленький приятный городок, находившийся недалеко от Стокгольма. Их новая квартира была большой и светлой, состоявшей из трех комнат, две комнаты – зал и Дианина спальня – выходили во двор, а Аннина спальня и кухня смотрели на дом престарелых и стоянку для машин, но когда Диана начнет учиться в Милене, то Анна будeт спать в Дианиной спальне подальше от стоянки машин. Станция электрички находилась в двадцати минутах ходьбы от их дома через полосу леса и в хорошую погоду они могли пешком прогуливаться до станции. Единственное, что было не очень хорошо, это тот факт, что автобус ходил по их улице только в будние дни и до 19.00. В остальное время нужно было идти на остановку, которая находилась примерно 500 метров от их дома и дорога туда проходила через пустырь, на котором в вечернее время совсем не было людей. «Но что делать, идеальное место для жилья найти трудно», – думала Анна.
    Первые их ночи в новой квартире прошли спокойно и тихо, уставшие от всех хлопот, связанных с переездом, наши героини сразу засыпали, радуясь удачному новому жилью, где они надеялись прожить если не всю жизнь, то по крайней мере много лет. Сидя за столом на кухне, они видели через окно дом престарелых – длинное одно­этажное здание современной архитектуры с огромными окнами в не­которых местах и маленьким садом вокруг дома, где они могли заметить иногда сидящих стареньких людей. В саду стояла высокая длинная палка, чтобы прикреплять к ней шведский флаг, как догадались наши героини, но в эти дни на ней ничего не висело.
   На улицах этого городка уже наблюдалось движение, особенно утром и вечером, объяснявшееся видимо тем, что люди ездили по своим делам в Стокгольм, до которого ходила электричка. Через несколько дней, разобрав и поставив по местам привезенные вещи, Анна с дочерью тоже поехали туда, наслаждаясь не только прогулкой по большому красивому городу, посещением музеев и парка Скансен, видом больших и маленьких пароходов, но и обилием людей вокруг. Это была та атмосфера, в которой Анна жила долгое время в Москве и она не только радо­валась сейчас летнему солнцу, множеству людей, но и гордилась собой: какая же все-таки она молодец, что сумела переехать к большому городу, ведь это открывает новые возможности не только для нее, но и для Дианы.
   На другой день они пошли знакомиться с местными магазинами. Их было не так уж и много в Нолсте, но Стокгольм был рядом, только сорок пять минут езды на электричке, поэтому можно было всегда поехать туда к множеству самых разнообразных магазинов и товаров. Наши героини зашли в местный продовольственный магазин, он был большой с огромным выбором продуктов; они медленно стали ходить там между прилавками, накладывая себе в корзину яйца, мясо и т.д.
  – Диана, ты обратила внимание, что здесь нет угла с продуктами с просроченной датой годности? – спросила вдруг Анна дочь.
  – Да, я тоже хотела тебе это сказать. Может быть здесь живет больше народу и еда раскупается быстрее, – ответила Диана.
   Вдруг проходившая мимо них немолодая седоволосая женщина, поддерживавшая под руку совсем старенькую бабушку, остановилась и спросила:
  – Вы – русские?
  – Да, мы жили в Москве. Вы тоже из России? – спросила в свою очередь Анна.
  – Да, но мы жили в глубине России. Я живу здесь вместе с моей старенькой мамой, которой уже за восемьдесят лет, – так они познакомились с первыми русскими женщинами в Нолсте и пошли домой уже вместе с ними, рассказывая по дороге о том, что переехали в Нолсту всего неделю назад и никого здесь не знают.
    Женщина, ее звали Вика, слушала их молча, а потом проговорила:
  – Я хочу вам дать хороший совет. Вы здесь новенькие и не знаете местных людей, будьте осторожны, ничего ни­кому не рассказывайте о себе, иначе можете нажить себе большие неприятности. У меня в Нолсте живет младшая сестра, ей пятьдесят семь лет и племяница с двумя детьми, дочь этой моей сестры. Сестра уже в годах и не может работу найти, пенсию ведь в Швеции получаешь только в 65 лет. Все мы жили раньше в отдельных квартирах. Племянница некоторое время жила самбо (нерaсписаннaя) с одним шведом, но потом отошения между ними ухудшились и когда она решила купить недорогую ма­шину – она у нас работает в одной компьютерной фирме – то записала эту машину на имя моей сестры всего на некоторое время, потому что швед должен был на днях переехать от нее. Вы понимаете, на всякий случай, чтобы он не предъявил на машину претензий, а потом переписала ее на свое имя, – Вика остановилась, чтобы перевести дыхание, затем про­дол­жила свой рассказ.
  – Как вы думаете, мою сестру вызвали в социальную контору – она как безработная получала денежную помощь от города. Поскольку сестра плохо знает шведский язык, я пошла с ней туда. Мы вошли в комнату к сек­ретарю, гадая, зачем она вызвала и вдруг секретарь ска­зала, что они получили анонимное письмо, в котором написано, что моя сестра, живущая на социальное посо­бие, купила себе машину за тридцать пять тысяч крон. И она показала нам написанное по-шведски письмо, – рас­сказывала дальше Вика.
  – Я проверила эти данные и они подтверились, – сказала моей сестре секретарь ледяным голосом. – На социальную помощь больше не рассчитывайте, мы не помогаем тем, кто обманывает социальную контору, а тридцать пять ты­сяч вы обязаны выплатить городу назад. Теперь вы долж­ны сами себя обеспечивать.
  – Мы пытались объяснить ей, как все было, но она и слушать нас не стала, а указала нам на дверь. Сестре таким образом отказали в социальном пособии и она была вынуждена оставить свою квартиру и переехать жить к своей дочери, потому что денег платить за квартиру у сестры не было, – закончила Вика, но через минуту добавила:
 – До сих пор не знаем, кто написал анонимку. Может быть кто-то из русских или с работы, где племянница ра­ботает, узнал о машине, а может бывший ее швед – не известно. Да здесь и соседи доносят на соседей, с ними тоже лучше совсем не общаться. Смотрите шведские "Новости" по телевизору каждый день, читайте шведские газеты, все это поможет вам понять, как люди здесь живут и как законы здесь действуют, – посоветовала Вика.
 – Да, надо быть осторожной, особенно в чужой стране, – согласилась с ней Анна и подумала, что они прожили в Лавене около шести лет, но ни о каких анонимках там не слышали.
   Но она хорошо помнила, как знакомые шведы и ее бывший муж Кент говорили ей, что они, шведы, любят "играть в полицейского", а ее соседи в доме в Лавене, где они с Дианой жили несколько лет, не хотели общаться с ними и она так никогда и не узнала, как их зовут. «Здесь, в районе большого города жизнь может быть еще суровее и люди еще злее и завистливее», – рассуждала она.
   Потом они еще несколько раз встречали эту пожилую седоволосую женщину, заботливо прогуливавшую свою старенькую маму в инвалидной коляске. Как-то она ска­зала Анне, что ей предлагали сдать маму в дом пре­старелых, но она отказалась, потому что хотела сама ухаживать за ней.
   Один раз Анна решила позвонить русской певице Марине, о которой я уже рассказывала тебе выше, чи­татель. Наша героиня никогда не забывала о ней, она верила, что Марина достигнет своей цели и станет из­вестной певицой. Но помнит ли певица ее, ведь прошло несколько лет со дня их последней встречи в Милене? Она набрала номер ее телефона, трубку взял Маринин парень, он не смог вспомнить Анну, а только сказал, что работает сейчас в продовольственном магазине: работу по спе­циальности пианистам найти трудно. Затем трубку взяла Марина, которая также с трудом вспоминала Анну, она сказала, что будет теперь учиться в высшей школе оперы в Стокгольме, много поет, свободного времени мало. «Да, наши пути разошлись и лучше не мешать ей», – подумала после разговора Анна и больше не пыталась звонить певице, но может быть они еще когда-нибудь увидятся.
   Осенью Диана начала учиться в музыкальной гимназии в Милене и жить в студенческом общежитии. Анна же пошла учиться в школу для взрослых в Стокгольме, она заняла деньги в банке, чтобы содержать себя и свою дочь и продолжала искать работу. Ею было написано мно­жество писем по разным объявлениям на продавца, воспитателя в детском саду, учителя русского языка или переводчика. К письмам она прикладывала заверенные шведскими печатями документы, где подтверждалось ее высшее образование. Но ответа Анна ни на одно из этих писем не получила, а работать ей очень хотелось, чита­тель, хотелось чувствовать себя полноценным человеком, зарабатывающим деньги, каким она была много лет в России. Тогда она решила отвечать на объявления об уборке и опять полетели ее письма в разные места.
   Наконец-то откликнулась одна частная гостиница из Нолсты, давай, читатель, назовем ее «Берег». Они искали горничную и вызвали Анну на интервью. Это было ее первое рабочее интервью в Швеции, Анна волновалась и старалась мысленно подготовится к нему.
   Гостиница оказалась большой в несколько этажей, рас­полагавшейся в красном кирпичном довольно новом зда­нии. Анна оглянулась вокруг: на первом этаже находилась рецептурная и большой бар, на потолке висели большие старинного вида люстры, стояла удобная мягкая мебель; то тут, то там стены были украшены большими зеркалами в красивых рамах и стояли в огромных горшках зеленые растения и цветы, некоторые из них были так высоки, что почти доставали потолок. Проходили туда-сюда молодые девушки и парни в одинаковой одежде, сразу было видно, что они работают здесь. Одним словом, окружающая обстановка на первом этаже была приятной.
   В назначенный час ее встретила молодая темноволосая среднего роста и неулыбчивая женщина, говорившая по-шведски с акцентом. «Она не шведка», – отметила Анна про себя. Женщина назвалась Младой и хозяйкой, которая отвечает за работу горничных, она провела Анну на по­луподвальный этаж в отдельную комнату, которая ока­залась конторой для горничных, и интервью началось. Задавались вопросы о ее прошлом, образовании. Млада от­метила, что Аннино имя и фамилия звучат совсем по-шведски и спросила, имеет ли Анна документы, под­тверждающие ее высшее образование и работу редак­тором. Наша героиня протянула ей переведенные и заверенные шведским печатями бумаги. Хозяйка пролис­тала их с любопытством и с каменным лицом протянула назад Анне:
 – В общем-то для работы горничной это не имеет ни­какого значения, – заметила она холодно и рассказала, что входит в обязанности горничной в этой гостинице. Примерно через час хозяйка дала нашей героине под­писать договор и сказала, что они берут ее работать на пробное время шесть месяцев и завтра Анна может начать убираться. Думаю, читатель, что тебе не надо долго описывать, как Анна была рада этому: теперь она может закончить учить­ся, ведь ей скоро исполнится сорок восемь лет; может пе­рестать занимать деньги в банке, а будет сама зара­ба­тывать их.
   На другой день рано утром Анна вошла в гостиницу со стороны того же полуподвала. Это был официальный вход в «Берег» для ее работников. Внутри у входа уже стояла очередь: как оказалось, надо было каждое утро и каждый вечер после окончания работы пропускать карточку-про­пуск в «Берег» через маленький аппарат, висевший на сте­не. Аппарат регистрировал время прихода на работу и время ухода с работы и, если набиралось много недо­работанных ми­нут, то за такие минуты гостиница вы­читала деньги из зарплаты. Анна пропустила карточку, пере­оделась в симпатичную одежду горничной и пошла в контору хозяек.
   Млада поставила Анну убираться вместе с миловидной и доброжелательной иностранкой, переехавшей жить в Швецию из одной латиноамериканской страны. Давай, мой читатель, назовем ее Дорой, ей было тогда около пятидесяти семи лет, и не забудь, что в Швеции мужчины и женщины получают пенсию по старости в 65 лет. Анна должна была убирать первую неделю вместе с ней ее номера, а вторую неделю – убирать одна полученные ею номера-комнаты, которые Дора будет после уборки Анной про­сматривать: не упустила ли Анна что-нибудь, иначе гости будут жаловаться на плохую уборку. Они получили лист с номерами их комнат и отправились на нужный этаж. По дороге Дора рассказывала, что Млада переехала в Швецию из одной европейской страны, спасаясь от войны, которая там началась; сначала она сама работала здесь уборщицей, а потом после учебы на курсе ее сделали хозяйкой.
  – И вообще, в «Береге» работает очень много иностранцев из разных стран. Почти все горничные – нешведы, но есть еще две хозяйки-шведки, очень добро­желательные, хотя комнаты распределяет по горничным в основном Млада. Она живет в Нолсте и может приезжать очень рано в гостиницу, – продолжала рассказывать Дора. – Мы с тобой получили убирать на двоих двадцать девять номеров, из них – одно- и двухместные двадцать штук на втором этаже и девять двухместных на первом этаже. Двухместные убирать тяжелее и времени они отнимают больше: только поменять постельное белье на кроватях, которые там обычно сдвинуты по две вместе, занимает много времени, поэтому мы должны работать очень быстро, чтобы успеть до конца рабочего дня.
   Анна слушала молча, старалась все запомнить. Итак, норма была примерно двадцать-двадцать пять номеров за смену, количество номеров и их размер определяются дежурной хозяйкой и ее «приказы не обсуждаются». «Я должна убираться так, чтобы меня хвалили и оставили здесь работать в дальнейшем, как видно, все будет зависеть от этих хозяек», – думала она. Анна была готова сейчас приложить все силы, чтобы остаться постоянно работать в «Береге».
   На втором этаже Дора вошла в кладовку и стала откладывать на большую двухэтажную тележку мыло, шампунь, большие и маленькие полотенца, туалетную бумагу, бумажные салфетки, постельное белье. Комнат было двадцать штук, которые они должны были убрать на этом этаже, поэтому тележка была загружена так, что ее тяжело было везти по коридору этажа, на полу которого лежала ковровая дорожка, еще больше затруднявшая движение. К тому же им пришлость тащить старенький пылесос, из которого все время вываливался шланг, и ведро с тряпками и различными химикалиями для чистки туалета и душевой. Дора ни один раз вздыхала по дороге и что-то говорила недовольно на своем языке.
   Они подъехали к первому номеру. Он был средних раз­меров, как сказала Дора, были и совсем маленькие номера, но их не всем давали, а были и очень большие, иногда с двумя туалетами, душевыми и ваннами – номера, тре­бовавшие много времени для уборки. Сначала они по­меняли постельное белье и заправили красиво кровать, потом вытерли везде пыль, пропылесосили весь номер, протерли все зеркала и помыли толчок, раковину и стены душевой. Потом Дора стала на колени и начала тщательно мыть тряпкой пол в душевой.
 – У меня болит спина и мне легче мыть полы, стоя на коленях. А еще я вижу пол таким образом лучше, ведь если гости заметят какую-нибудь грязь и пожалуются, то хозяйка заставит убирать по-новой весь номер, – пояснила она, ползая на коленях по всей довольно-таки большой душевой.
   Номер был убран. Анна посмотрела на часы: на уборку только одного номера ушло двадцать пять минут, а они убирались вдвоем.
 – Мы должны быстрее убираться, иначе не успеем, – сказала Дора со стрессом в голосе и быстро потащила тележку дальше, Анна заспешила следом за ней, таща пылесос и ведро с химикалиями и тряпками.
   Всего до первого перерыва в пятнадцать минут они успели убрать пять средних номеров и Дора все время нервничала и говорила Анне: быстрее, быстрее. На перерыве они спустились на тот же полуподвальный этаж, где находилась столовая для работников гостиницы, там уже сидело несколько горничных и завтракало. В углу на раздаточном прилавке стояла разнообразная еда, все подходили и брали, что хотели. Дора объяснила Анне, что за завтрак и обед гостиница вычитает у них из зарплаты и они обязательно должны есть здесь, освобождаются толь­ко те, кто принес справку от врача о больном желудке. Наша героиня немного удивилась этому, взяла нарезанную тонкими кусками ветчину, хлеба и выпила чашку кофе.
   Затем они вернулись на второй этаж. Теперь на очереди был большой двухместный номер с одной душевой ком­натой и двумя туалетами. В очень просторной комнате стояла уже не только двухспальная кровать, a также две за­стеленные постелью раскладушки, в разных местах номера были разбросаны полотенца, одеяла, несколько подушек. «Да, тут требуется много времени на уборку», – по­ду­малось Анне. А Дора сказала, что здесь видимо ночевала семья с двумя детьми, поэтому стоят две раск­ладушки и такой беспорядок во всем номере. Они начали торопливо убираться – быстрее, быстрее, но нельзя ничего забыть помыть, иначе новые гости будут жаловаться: постель, пыль, пропылесосить, помыть душе­вую, помыть один толчок, потом – второй, протереть до блеска все зеркала, вымыть пол. На этот раз пол в душевой и туалетах мыла уже Анна, она стала на колени и поползла, тщательно двигая тряпкой во всех углах. На все это ушло около тридцати пяти минут.
 – В нашем списке стоят еще четыре таких номера, мы должны торопиться, – держась за спину проговорила Дора, – я работаю здесь довольно давно и очень устала от такой работы, но что поделаешь, до пенсии далеко, а работать надо. У себя на родине работала я бухгалтером и пенсию женщина получает у нас раньше, чем в Швеции. Ох, как мне хочется вернуться туда. Все мои родственники живут там и я очень скучаю по ним. Когда мы покидали мою родину, политическая обстановка была очень сложная, но сей­час все наладилось там.
 – Почему же ты не возвращаешься, Дора? – спросила ее наша героиня.
 – Да потому что я приехала сюда с двумя маленькими детьми, которые выросли в Швеции, говорят лучше по-шведски, чем на родном языке, привыкли к шведской жиз­ни и не хотят возвращаться на родину. Только из-за них я продолжаю жить здесь, – с горестью ответила Дора. Тем временем они уже вошли в другой номер, который был одноместным средним по величине и быстро взялись за уборку.
   А потом еще номер, еще номер..., они старались по­меньше говорить и быстрее убираться и успели к обеду сделать чистыми половину номеров из своего списка. Дора и Анна спустились опять вниз в столовую для работников гостиницы. Там уже вкусно пахло едой и все по очереди подходили и накладывали себе сами из емкостей с едой все, что хотели и сколько хотели. Анна села со своей тарелкой на свободное место за столом у окна. Туда же села и Дора, подключаясь к разговору уже сидевших за этим столом двух горничных, которые стали рас­спрашивать Анну о ней. Когда она сказала, что она из Рос­сии, то одна горничная заговорила с ней по-русски.
   Оказалось, что ее зовут Ниной, она из Санкт-Петербурга, живет в Стокгольме со взрослым сыном около семи лет. Работает Нина в гостинице горничной несколько лет, но оформлена она не в «Береге». Она и еще довольно много горничных работают в одной фирме по уборке, которая посылает их убираться в разные гостиницы, если те звонят и просят уборщиц. Да, сказала другая уборщица, в самой гостинице их оформлено не так уж и много и получают они месячный оклад от гостиницы, а те, кто работает от уборочной фирмы получают зарплату в этой фирме за каждый убранный номер.
 – Чем больше номеров я уберу, тем больше я получу. Вчера я убрала больше тридцати номеров, а сегодня может быть уберу и еще больше, – подтвердила Нина.
   Анна вспомнила номера, которые они с Дорой убирали, и посмотрела на Нину с недоверием: «Как это она успевает убрать так много номеров, ведь они вдвоем успели убрать до обеда только тринадцать комнат?»
  – Не лучше ли быть оформленной в гостинице, Нина? – поинтересовалась Анна.
  – Мне это не надо, я может быть так могу заработать боль­ше, чем вы, – сказала Нина сухо по-русски.
 – Мне нравится эта гостиница, – обращаясь ко всем за столом проговорила Анна по-шведски, – все здесь кажутся такими приятными люди и отношения между работ­ни­ками, видимо, спокойные и дружелюбные.
  – Да уж не знаю, недавно был случай, что одна гор­ничная стукнула по лицу другую, – проговорила по-шведски Нина, она уже доела обед, встала из-за стола и пошла к выходу из столовой.
 – Это правда? – удивленно задала Анна вопрос ос­тавшимся женщинам.
 – ... Да, это меня ударила по лицу несколько раз одна горничная, тоже иностранка. Это произошло здесь, в сто­ловой, и многие видели. Ее тут же уволили, ведь нельзя драться на работе, но я не ответила ей, только заплакала, поэтому меня оставили в гостинице, – сказала медленно и тихо Дора, смотря куда-то в сторону, а наша Анна от неожиданности просто не нашла слов, чтобы что-нибудь сказать в ответ. Она только промолчала.
   В тот день они Нину больше не встретили, а на другой день хозяйка Млада сказала ей, что Нина взяла отпуск и уехала на неделю в Санкт-Петербург, где у нее остались родственники.
   После обеда они разошлись убираться по разным эта­жам и комнатам, Анна продолжила уборку вместе со своей «учительницей» Дорой. Они поднялись теперь уже на первый этаж, где должны были убрать согласно их списку девять двухместных номеров. Ничего особенного здесь не случилось, если не считать, что кладовка на этом этаже, из которой они вывозили тяжелую тележку с бельем, имела высокий порог, и, чтобы вытащить тележку в коридор, приходилось с силой наступать одной ногой на имев­шуюся впереди ступеньку тележки, тогда тележка как бы перепрыгивала через порог. Дора опять начала что-то недовольно и с раздражением говорить на своем языке, а Анне сказала по-шведски:
 – Сколько раз я говорила хозяйкам, что надо что-то сделать с порогом. У меня болит нога от постоянных ударов по ступеньке этой тележки, – она со всей силой несколько раз наступала на ступеньку тяжелой тележки, пока та, наконец, не перепрыгнула в коридор.
   Все комнаты они успели убрать, рабочий день кончился. Ох, читатель, какой уставшей чувствовала себя наша героиня после первого рабочего дня в гостинице. Она приш­ла вечером домой, села на диван и не могла больше подняться с него, чтобы сделать себе покушать: болела спина от постоянных движений в наклоненном поло­же­нии, болели ноги. «Сколько же я прошла сегодня километров за уборкой?» – задумалась она. Анна, измотанная, так и уснула на диване, проснулась ночью и тогда легла спать на кровать в Диа­ниной спальне, подальше от стоянки машин. Завтра надо было опять очень рано просыпаться и ехать на работу, хо­рошо еще, что до гостиницы ехать надо было только сорок минут.
   На другое утро дежурила уже другая хозяйка, шведка Сара, женщина лет под пятьдесят с улыбающимся лицом, производившая благодаря постоянной улыбке самое бла­гоприятное впечатление на всех. Дора и Анна получили уже двадцать шесть номеров на уборку, находившихся на тех же этажах, что и вчера, из них только три номера были большими двойными, а остальные – средними. Теперь они не чувствовали столько стресса при уборке и могли по­спо­койнее тащить тележку со всеми принадлежностями по длин­ному коридору. Временами Дора начинала опять что-то говорить недовольным голосом, пылесося, моя на ко­ленках пол или снимая постельное грязное белье с боль­ших двуспальных кроватей, которые, как я уже описывала тебе, читатель, представляли собой сдвинутые вместе две односпальные кровати. Чтобы поменять по­стельное белье на них, надо было сначала отодвинуть их друг от друга, а они были деревянными и тяжелыми.   

    – Почему хозяйки редко дают мне убирать комнаты на третьем или четвертом этажах! Все номера там – очень маленькие комнаты на одного человека с маленькой ду­шевой и убирать их легко и быстро, – воскликнула она один раз по-шведски, крехтя от усталости.
   Анна промолчала тогда, ведь она была новенькой в гостинице и требовалось время, чтобы разобраться во всей работе здесь; конечно, она уже поняла, что работать горничной нелегко, надо постоянно быть на ногах, все время надо нагибаться и номера были разными по вели­чине на разных этажах. Наша героиня только надеялась, что она будет справляться с работой и сможет остаться здесь работать постоянно. Ведь как ни говори, читатель, это была гостиница с красивыми фойе, рестораном, баром; кругом были мягкая мебель, зеркала, ковры на полу и очень чисто – приятная атмосфера для работы.
   Анна уже поняла, что всю тяжелую работу здесь выпол­няли иностранцы; среди горничных шведкой была только одна женщина, такого же возраста, как и Анна. Во время обеденного перерыва она села за стол, где сидели Анна и Дора, представилась Соней и первая заговорила с нашей героиней, расспрашивая о ее прошлом и настоящем. «Ка­кая разговорчивая и любопытная, все хочет знать», – про­неслось тогда в голове у Анны, отвечавшей неохотно на ее вопросы. Она помнила, как шведы в Лавене, да и Вика го­ворили, что лучше поменьше рассказывать о себе окру­жающим, особенно на работе.
   Затем, проглатывая еду, Соня тихо сказала:
 – Опять гостиница кормит нас едой, оставшейся вчера в ресторане на втором этаже, где кушают гости. Повара го­товят так много еды, что гости не успевают раскупить все, и то, что остается в котлах поваров, гостиница спускает на другой день вниз в рабочую столовую, чтобы не вы­б­ра­сывать.
 – Мне это все равно, – возразила ей Дора, – я еще ни разу не мучилась животом после нашей столовой.
 – Конечно нет, ведь они хранят ее в холодильнике. Но сам факт, что мы доедаем вчерашнюю еду и гостиница вычитает из нашей зарплаты за это деньги, не унизительно ли это? – продолжила тихо шведка.
 – На каком этаже вы убираете номера? – задала она опять вопрос.
 – На втором и первом, а ты ? - ответила ей Анна.
 – А я все время убираю на третьем или четвертом этажах, – проговорила слишком разговорчивая Соня.
   Затем все замолчали, обеденный перерыв был только тридцать минут. Надо было быстро доесть и подниматься на этажи, чтобы успеть убрать все номера, стоявшие в их списке. После обеда Дора и Анна заглянули в контору, что­бы взять чистые тряпки, и опять увидели Соню, неж­ным сюсюкающим голоском говорившей хозяйке Младе:
 – Как хорошо тебя подстригли в парикмахерской, эта прическа ужасно идет тебе и ты теперь смотришься как модель из журнала.
   «Как неприкрыто она подлизывается к хозяйке, своей на­­чаль­нице, таким образом, что даже слушать неприятно», – подумала Анна, потому что стрижка на самом деле была самая простая и до модели Младе было «очень далеко». Вот почему Соня получает убирать маленькие и легкие номера: шведка и подлизывается к начальникам.
   Они с Дорой взяли чистые тряпки и пошли к своим номерам.
   Так еще один день подошел к концу, а потом еще один, а потом – первая неделя ее первой работы в Швеции кончилась. Анна приезжала домой уставшая, садилась на диван перед телевизором, не в силах есть что-нибудь дома. «Хорошо, что можно было много есть в гостинице», – бы­ли у нее мысли. На следующей неделе она начнет убирать но­мера одна, а Дора будет после заходить в них и про­верять, не забыла ли Анна что-нибудь помыть. 
    Наступил понедельник. В тот день Дора получила от Млады, которая была дежурной хозяйкой в то утро, список с галками на полях, обозначавшими, что эти номера Анна должна убрать одна, а она, Млада, придет потом по­смотреть: хорошо ли Анна их убрала. Млада держалась «с высока» со всеми горничными, улыбка не часто посещала ее лицо, но особенно строго говорила она с нашей ге­роиней все время как бы подчеркивая свою власть и превосходство над ней.
   Они с Дорой поехали на свой этаж. Рабочий день начался: наша героиня старалась убирать комнаты быстро и чисто, потом она звала Дору, которая проверяла качество уборки в каждом номере и неизменно говорила:
 – Анна, какая ты молодец! Хорошо все убрала, ничего не забыла сделать и кровати ты заправила очень красиво, умница.
   Конечно же Анне приятно было слышать такие слова, настроение ее поднялось, и на сердце было радостно. Ей даже казалось, что она совсем не устала от бесконечной ходьбы и постоянных нагибаний. Через некоторое время в тот день к нашей героине подошла Млада и ледяным го­лосом проговорила:
 – Идем, я покажу тебе, как ты плохо убрала номер 211.
   Удивленная Анна молча проследовала за хозяйкой, они вошли в номер. С красным лицом, может быть от удо­вольствия, что говорит Анне неприятное, а может быть еще от чего-то, не знаю, мой читатель, Млада сказала:
  – Смотри, – и показала на журнальный столик, на ко­тором и около которого на полу было рассыпано мно­жество кукурузных хлопьев. – И пыль ты не вытерла с тумбочки, – и Млада провела пальцем по тумбочке. – Убирай по новой весь номер, я приду позже и проверю – злобно приказала она.
  "Вот и началась моя рабочая жизнь в Швеции и началась она со злобы и вранья со стороны начальницы", - подумала невесело Анна.
   Анна подошла к Доре и рассказала о случившемся.
  – Все было чисто, никаких хлопьев не было, я же про­ве­ряла за тобой, – ответила удивленно Дора, но, читатель, что делать, Анна пошла и по новой убрала весь номер.
   Через некоторое время она спустилась в контору, чтобы взять чистые тряпки, и увидела там Нину, протягивавшую большие упаковки с русскими сигаретами хозяйкам Младе и Улле, которые были курящими женщинами.
 – Сколько мы должны тебе за них? – ласково спра­шивали Нину хозяйки.
 – Да ничего мне не надо, если перевести русские деньги на шведские, то обошлись они мне всего навсего в несколько крон. Скоро я опять поеду в Россию и могу привезти вам еще сигареты или что-нибудь другое, если вы хотите. Где список с номерами комнат на третьем эта­же, которые я сегодня буду убирать? – продолжала Нина.
   Анна вышла из конторы, она была не глупым человеком и мысли: «Нина дает подарки хозяйкам, получает комнаты на этаже, где все номера, как сказала Дора, очень ма­ленькие. Вот почему она убирает больше тридцати комнат в день! И шведка Соня постоянно подлизывается к хозяйкам». Все происшедшее сегодня было нашей Анне неприятно: «Что-то будет дальше, может быть попробывать также делать подарки хозяйкам, но что дарить, в Россию я не езжу, у меня нет денег на поездку туда? Где же эта справедливость в Швеции, о которой ей говорил Кент в Москве или нет нигде, ни в какой стране справедливости, а везде одно и тоже?»
   А потом было то, вспоминала Анна, смотря через окно «Мерседеса» на дорогу перед собой, что еще два-три раза за ту неделю Млада подходила к ней и ледяным голосом говорила:
 – Идем, я покажу тебе, как ты плохо убрала номер, теперь убирай его по новой.
   В одном номере она показала ей забрызганные водой зеркала, в другом – неубранную кровать, а в третьем – лежавшие на журнальном столике грязные тряпки, которые по словам Млады Анна забыла там, на что Дора всегда говорила, что это странно, ведь она проверяла за Анной все комнаты и ничего такого там не было. А Анне было ясно, что Млада специально шла в комнаты и наводила там беспорядок, чтобы унизить ее, показать свою власть над ней и заставить ее убирать по-новой – наверно поэтому, читатель.
   Наступил новый рабочий день, это была ее четвертая неделя в «Береге» и Анна уже работала одна без «учительницы». На улице выпал первый снег, она быстро одела маленькую шляпу, купленную ею еще в «Глобусе», длинное пальто и побежала на автобус. В конторе в то утро находились хозяйки Млада и Сара, но списки с но­мерами комнат для уборки распределяла Млада. Увидев нашу героиню, Сара стала неотрывно смотреть на ее шляпку и хихикать, намекая этим на то, что Анна вы­глядит очень смешно в ней. «Да, я не привыкла ходить в холод без головного убора, как делают многие в Швеции, я замерзаю», – подумала тогда наша героиня, но вслух ничего не сказала.
   И вообще Анна начала в то время чувствовать себя «не очень удобно» в «Береге». Во-первых, оказалось, что в гостинице есть старшая хозяйка, отвечавшая за работу всего отдела горничных. Она появилась в «Береге» недели через три после того, как наша Анна начала там работать, потому что была в отпуске. Это была средних лет шведка по имени Гунилла, полноватая и крепкого сложения, го­ворившая слегка грубоватым, как бы прокуренным го­лосом. В первый день их встречи она спросила Анну не очень вежливым тоном:
  – Ты кто? – и оглядела ее с ног до головы не­о­доб­ряющим взглядом.
   Анна представилась ей, взяла чистые тряпки и пошла на выход из конторы, где в это время находились еще и другие хозяйки. Вдруг она услышала за своей спиной:
 – Кто взял ее на работу, почему меня не дождались? – прозвучал грубый голос Гуниллы. Анна закрыла за собой дверь конторы, а услышанное было неприятно ей.
    Во-вторых, как-то один раз шведка-хозяйка по имени Улла сказала ей, что один ее знакомый жил в гостинице в Москве и там было очень грязно в номерах, а в баре каж­дый день было много пьяных гостей.
  – Русские – ленивые, не любят работать и любят вы­пить, – продолжила Улла с улыбкой.
  «Зачем она говорит мне об этом, в этой стране также имееются люди, любящие выпить?» – подумала тогда Ан­на и сегодня эта же хозяйка-шведка Улла с улыбкой и смехом в глазах смотрела на ее шляпку, а две горничные из одной очень теплой страны, находящейся близко к экватору, просто засмеялись, показывая на шляпу и говоря что-то на своем языке.
   Что смешного в моей маленькой шляпе, ведь я же не смеюсь над тем, что они постоянно ходят в париках с разного цвета волосами! Я просто не обращаю на это внимания», – сказала она мысленно. А они и правда ходили все время в париках, а их настоящие волосы, мелко курчавившиеся на голове, были подст­рижены «почти на нет». Анна помнила, как в ее мыслях в который раз пронеслось тогда: «Да, это район большого города, а не маленький периферийный Лавен, люди тут намного злее и здесь действительно надо быть осторожнее. Но это ведь еще не моббнинг, о котором мы часто ди­сскути­ро­вали в школе в Лавене?» – пыталась она оценить отно­шение к ней в гостинице.
   Итак, наша героиня почувствовала, что ее не до­люб­ливают в «Береге», придираются и даже, может быть, дискриминируют тaм. Ведь все горничные должны полу­чать примерно одинаковую работу, как ты считаешь, мой читатель? Но когда Анна начала убирать номера одна, то хозяйки Млада и Улла ставили ее каждый день на уборку больших, часто двухместных номеров, которые нахо­дились на том самом первом этаже с высоким порогом в кладовке. При всем старании Анна успевала за смену убрать иногда только восемнадцать комнат.
   Но ты помнишь, читатель, что Анна была борцом в жизни, за ее спиной были тяжелые годы совместной жизни со шведским мужем, она старалась всегда быть оптимисткой, надеяться на лучшее будущее, верить в свои силы и в то, что когда-нибудь «будет и на ее улице праздник», к тому же работу было трудно найти, поэтому Анна все равно хотела остаться работать в «Береге», надеясь справиться со вставшими перед нею трудностями.
   Она вступила в местный профсоюз и в кассу по безработице (A-кассa), куда наша героиня начала платить взносы, если она станет безработной в будущем, то эта касса будет платить ей несколько месяцев денежное пособие – объяснили ей в профсоюзе. После этого к Анне пришли бумаги из большой частной страховой компании, с которой профсоюз имел договор на сотрудничество. В бумагах ей предлагалось начать платить взносы за различные страховки, по которым она в случае болезни или трамвы в результате несчастного случая на работе, получит какие-то деньги. Не все было понятно ей в этих бумагах, написанных на сложном шведском языке, в России такой системы не было, а ежемесячные взносы казались ей довольно большими, если учесть, что ее зарплата уборщицы в «Береге» была очень маленькой. Но Анна уже знала, что в Швеции за первый день болезни больной совсем никаких денег не получает, потом две недели платит примерно восемьдесят процентов от зарплаты предприятие, затем начинает платить какие-то проценты государственная страховая касса, причем эти проценты со временем еще уменьшаются. «Да, хорошо иметь еще и частную страховку через профсоюз на всякий случай», – сказал ей представитель профсоюза в гостинице и Анна подписала бумаги и отправила назад в страховую фирму, до конца так и не поняв, что в них написано. Позднее ты поймешь, мой читатель, почему я так подробно тебе это описываю, а сейчас давай вернемся в гостиницу «Берег».
   Однажды во время обеда женщины за столом стали обсуждать новости, увиденные по телевизору. Вчера там рассказывали, что много людей пытается обмануть шведское государство и страховые фирмы, чтобы по­лучить с них деньги. Показали какого-то мужчину с одной ногой в гипсе, который хотел получить страховку за травму, но страховая фирма следила за ним, снимала на пленку и засняла его в тот момент, когда он без костылей сделал несколько шагов к машине; из этого фирма сделала вывод, что мужчина только притворяется больным и, конечно, в выплате страховки отказала.
   Да, Анна видела что-то такое вчера по телевизору и это было новостью для нее: кто бы мог подумать, что агенты из страховых фирм ездят на машинах и следят за людьми, фотографируют и снимают их на пленку – такого она ни­когда в России не слышала, хотя теперь там новая жизнь, которую она совсем не знает. «Может быть и там также следят сейчас за людьми страховые фирмы, чтобы не платить им деньги, кто знает», – сказала Анна сама себе в ту минуту, а горничным следующее:
  – Один раз я и еще одна незнакомая женщина стояли на остановке в Нолсте и ждали автобус. Вдруг мы увидели, как серого цвета легковая машина остановилась около нас на остановке, там сидели двое мужчин, один за рулем, а второй – рядом с ним с большим фотоаппаратом в руках. Машина стояла на остановке несколько минут и тот второй мужчина несколько раз сфотографировал что-то далеко впереди. Мы с этой женщиной переглянулись и она спросила меня, что они могут фотографировать, ведь дорога впереди выглядела совсем пустой. Я тоже тогда посмотрела на дорогу: и правда, ничего особенного на ней не было видно, только далеко впереди какой-то человек переходил улицу. Потом эта серая машина тронулась с места и очень медленно поехала дальше. Наверно, это была страховая фирма, снимавшая мужчину вдалеке, – добавила Анна.
   "Вот оказывается как люди живут в Швеции: врут, обманывают, пишут анонимки, доносят друг на друга, снимают тайно на пленку друг друга. А ведь ее "муж" Кент говорил ей в Москве, что шведов учат в школе быть честными!" - размышляла она.
   Горничные поговорили и разошлись убирать свои номера. Пошла и наша героиня на первый этаж, который был ее постоянным рабочим местом и на котором были в основном большие двухместные номера. По дороге туда она вспомнила, что недавно прочитала в газете заметку о том, как один мужчина заявил себя больным на работе. Oдин товарищ с его работы пришел к нему домой проведать его и увидел, что «больной» красил свой дом, и товарищ заявил на этого мужчину куда-то там, вроде бы в го­сударственную страховую кассу, за обман. Вот тебе и товарищ по работе!
  «Вообще надо стараться каждый день читать газеты, некоторые из которых здесь, в районе Стокгольма, можно получить бесплатно у входа на станцию электропоезда, и смотреть новости по телевизору. Так можно лучше узнать и понять, как действуют законы и вся жизнь в Швеции. Ведь несмотря на то, что я живу здесь больше шести лет, эта страна по-прежнему остается новой и незнакомой для меня страной», – рассуждала она тогда.
   К тому времени она работала в гостинице около двух месяцев и все было бы ничего, если бы ни этот злос­частный высокий порог в кладовке этого первого этажа. Несколько раз в день Анне приходилось с силой наступать, или стукать, ногой на ближайшую переднюю ступеньку тележки, нагруженной высокой горой, как ты помнишь, читатель, постельным бельем, полотенцами, мылом, шампунью и т.д., потому что двухместные номера требовали в два раза больше белья. Тележка должна была перепрыгнуть своими передними колесами через высокий порог, иначе ее просто не вытащить в коридор, а потом надо приподнимать ее за ручку перед собой, чтобы в этот коридор выехали и задние колеса. Не знаю, мой читатель, понял ли ты что-нибудь из моего описания, но именно такие движения должна была наша героиня делать. Тележка была большой, тяжелой и неворотливой, а вытаскивать ее из кладовки в коридор и обратно надо было несколько раз в день, потому что оставлять в коридоре на время перерывов запрещалось.
   Анна стала так же, как когда-то Дора, просить хозяек сделать что-нибудь с порогом, ведь бесконечные удары но­гой и усилие, которое приходилось прикладывать, что­бы вытащить тележку в коридор, не делали пользы для здоровья. К тому времени наша Анна побывала на других этажах гостиницы и знала наверняка, что там убираться было намного легче: никаких порогов в кладовках не бы­ло, было много крошечных номеров, которые было очень легко убирать, да и сами тележки для белья были там меньше и легче по сравнению с тележкой на ее первом этаже.
   Сам наверное догадываешься, читатель, как прореа­ги­ровали на это хозяйки, которые недолюбливали Анну, осо­бенно Млада, бесконца прибегавшая на первый этаж, чтобы проверить, как Анна убрала номера. Она конечно же всегда находила какую-нибудь «ошибку», хотя наша героиня перед выходом из номера всегда тщательно просматривала его: не забыла ли она что-нибудь сделать ...
  ... – Ух! – услышала вдруг Анна и из своих воспоминаний перешла мыслями в настоящее. «Мерседес» резко за­тор­мозил и снизил скорость.
  – Теперь заяц перебежал дорогу... Ты слишком много думаешь, Анна, – сказал Рогер, – я включу радио, чтобы тебе повеселее было.
   И в машине тихо зазвучала классическая музыка.
 – Рогер, ты ведь знаешь, что мне никогда ни скучно с тобой, – ответила Анна.
 – Я знаю, Анна, я просто шучу, – улыбнулся Рогер и они поехали дальше.
   Мыслям, как говорится, трудно приказать и мысли нашей Анны опять вернулись к гостинице «Берег» ...

   ... Так вот, хозяйки только выслушивали ее жалобы на порог, но ничего не предпринимали, чтобы исправить по­ложение. В тот несчастливый день Анна, как всегда, на­чала с усилием стучать ногой по ближней ступенке те­лежки, как вдруг острая боль пронзила ее от пятки ноги до поясницы. Она только вымолвила: «Ой!» – не смогла больше выпрямиться. В таком согнутом состоянии, дер­жась за стены и чувствуя, как холодный пот струится по ее лицу, она спустилась в контору горничных. Там в это время была хозяйка-шведка Сара.
   Она помогла Анне сесть на стул, дала обезболивающие таблетки, потом предложила ей лечь на диван. Но Анна сказала, что боли в ноге и спине не проходят, она по-прежнему не может разогнуться.
 – Вези ее в нашу поликлиннику, – услышала Анна гру­бый голос старшей хозяйки Гуниллы.
   Сара повела нашу Анну к машине, помогла ей сесть в нее и повезла к специалисту по лечебной физкультуре в поликлиннику, с которой эта гостиница имела договор.
 – Домой ты поедешь сама, у меня есть другие дела, – сказала хозяйка Анне, подвезя ее к поликлиннике, и уехала. Пытаясь осторожно разогнуться и выпрямиться в спине, прихрамывая, потому что было больно наступать на ногу, обливаясь потом и плача от боли и обиды, что ее вот так бросили на улице одну, даже не помогли дойти до врача, наша Анна медленно поплелась в поликлиннику, куда хозяйка Сара заранее позвонила и заказала ей время.
   Специалистом оказалась доброжелательная средних лет шведка, которая после осмотра Анниной спины положила ее на какую-то электрическую процедуру, уменьшающую боль, как она объяснила.
  – Составили ты и твой начальник акт о том, что ты по­лучила травму на работе? – спросила ее после этого та женщина.
 – Нет ..., я не знала, что надо составлять какой-то акт, а хозяйки ничего мне не сказали об этом, – удивленно от­ветила Анна.
   Специалист начала коротко расспрашивать ее: как долго она живет в Швеции, работала ли она еще где-то в Швеции и сколько времени Анна работает в «Береге». Поняв, что Анна не имеет никакого опыта работы в этой стране, она начала говорить ей:
  – Скажи старшей хозяйке, что вы должны составить акт, который обязательно должны вы обе подписать, а после этого отправь этот акт в государственную страховую кассу. Может случится, что ты будешь теперь на боль­ничном долго или полученный сейчас прострел окажет негативное действие в дальнейшем на состояние твоей спины, поэтому важно зафиксировать, что ты получила травму на работе, выполняя твои рабочие обязанности, – примерно такими словами специалист по лечебной гим­настике объясняла нашей ге­роине, что полагается сделать, и Анна постаралась за­помнить ее совет.
  – Если ты член профсоюза и имеешь страховки на случай болезни и травмы, то ты можешь по ним получить еще некоторую денежную компенсацию, потому что, если ты знаешь, больной человек в Швеции получает только проценты от своей зарплаты, когда он болеет, а эти проценты со временем болезни еще больше уменьшаются. Для этого ты должна обратиться к преставителю твоего профсоюза в гостинице, – продолжала она. – И вообще это недосмотр этой гостиницы, в их обязанности входит сделать такую рабочую обстановку, чтобы ни один ра­ботник не повредил свое здоровье. Ведь не одна же ты жаловалась на этот высокий порог и они должны были что-то сделать, чтобы облегчить горничным работу.
   Не правда ли, мой читатель, что права русская поговор­ка: «Мир не без добрых людей». Они, добрые люди, есть, может быть их не так легко встретить в чужой стране, с другим языком и другими обычаями, но каждый человек должен надеяться на эту встречу. И вообще, читатель, Анна всегда была уверена, человек должен быть добрым по отношению к окружающим людям, потому что «за добро люди платят добром»: будешь ты добр к людям и они будут добры к тебе. Но, давай вернемся в по­ликлиннику к нашей Анне.
    После первой процедуры у специалиста наша героиня не почувствовала большого облегчения, нужно было прийти еще несколько раз на процедуры и показаться уже доктору в ее городской поликлиннике.
    На другой день она позвонила старшей хозяйке:
 – Гунилла, мы должны составить акт о том, что я получила травму на работе и обе подписать его, – сказала ей тогда Анна. В ответ она услышала грубоватый голос:
 – Какой акт, кто сказал тебе об этом?
 – Мне сказала об этом специалист по лечебной физ­кульруре, – ответила ей Анна, чувствуя, что старшая хозяйка очень недовольна услышанным.
 – Мы поговорим об этом, когда ты вернешься на работу, – сказала Гунилла и положила трубку, даже не поинтересовавшись Анниным здоровьем.
    После того случая с тележкой и начались Аннины му­чения со спиной, многочисленные процедуры на пояснице, посещения лечебной физкультуры и – больничные дни. Она проболела больше месяца, поглощая большое ко­личество обезболивающих таблеток и плохо спя ночами, часто не имея сил пойти в магазин за продуктами: ведь Диана училась и жила в Милене. Никто из «Берега» ни разу не позвонил ей и не поинтересовался ее само­чувствием. Врач в городской поликлиннике, к которому она обратилась за лекарствами и справкой о болезни сказал, что одних таблеток и посещений специалиста по лечебной физкультуре недостаточно. Она, несмотря на боль в ноге, должна пытаться делать длинные прогулки, они помогут ее спине после полученного прострела прийти в норму.
   Однажды во время прогулки на процедуры, ей пока­залось, что она заметила в проезжавшей мимо легковой красной машине хозяйку Уллу. «Показалось или нет?» – подумала Анна тогда. Когда позже она вышла из полик­линники и пошла, прихрамывая домой, то опять та же машина проехала мимо и опять как будто Улла сидела за рулем ее. «Нет, мне кажется, ну что Улла будет делать около моего дома, ведь я знаю, что она живет далеко от Нолсты и в совсем другой стороне», – сказала Анна сама себе.
   На другой день она пошла на прием уже ко врачу в го­родскую поликлиннику, где врач повторил ей опять свои рекомендации: не лежать все время на кровати, стараться каждый день делать длинные пешеходные прогулки, так спина быстрее встанет «на место» и боли в ноге тогда уменьшатся.
   После приема Анна неторопливо вышла из полик­линники; намереваясь перейти на другую сторону дороги, она повернулась к ней всем телом и уже сделала два шага по переходу, как вдруг остановилась, открыв рот от удивления: красная машина остановилась на рас­стоянии от перехода, в ней сидела за рулем хозяйка Улла, смотревшая на Анну; когда Улла поняла, что Анна увидела ее, то она сделала улыбку на лице, помахала Анне рукой и машина проехала мимо нашей героини.
   Аннa вспомнила о мужчине с ногой в гипсе из новостей: «Что это, гостиница послала хозяйку следить за мной, следить за тем, как я хожу и двигаюсь? Они что, думают, что я притворяюсь что ли? Зачем они это делают?» – она пыталась разобраться в ситуации и решила после обеда позвонить в гостиницу. Ей было обидно, что «Берег» так унижающе относится к ней, вместо человеческого со­чувствия из-зa бoлезни они пытаются «облить ее грязью», не верят, пытаются показать ее нечестным человеком. «Или это что-то другое?» – раздумывала она в тот день.
   Трубку взяла старшая хозяйка Гунилла, на Аннин воп­рос, послала ли гостиница Уллу следить за ней, потому что она два дня подряд видит эту хозяйку, ездящую за ней по улице, Гунилла ответила грубым невежливым голосом:
 – Не выдумывай, она просто была у врача в полик­линнике, – и хозяйка положила трубку, ни одного вопроса о своем здоровье Анна от нее не услышала.
  «Да, это не Россия. Если кто-то заболевал в их редакции в издательстве они всегда сочувствовали, звонили и спрашивали о самочувствии и даже посещали в больнице, если кто-то из них попадал туда. Другая страна – другие люди и другие отношения между этими людьми», – думалось ей в ту минуту, на душе было невесело и тоска по той России, в которой она прожила большую часть своей жизни, по тем людям, у которых она всегда могла занять деньги, или хлеб, или молоко, или просто пого­ворить по душам, рассказывая о своих заботах и получая от них сочувствие, охватилa все ее существо. Конечно, были и там свои проблемы, а где их нет, читатель?
   Ведь того «идеального общества», общества, где все были бы счастливы и жили без забот, где царит только спра­ведливость, к сожалению, нет. Везде человек должен бо­роться, и особенно, если он – «маленький человек», и еще больше – если он одинок и не имеет рядом людей, которые готовы помочь ему. «Вся жизнь – борьба, покой нам только снится!» – кто сказал это, читатель, Гете?..
   Но люди в той России были добрыми, отзывчивыми и готовыми помочь – по крайней мере те, с которыми ей довелось там встречаться. Здесь, в этой новой стране Швеции, она чувствовала себя одинокой. Она не встретила здесь настоящих сочувствия, доброты и все эти слежки, злоба были непонятны ей и чужды ее доброй натуре. Да и приятным улыбкам на лицах у шведов нельзя верить, потому что за этими улыбками скрывается только полнейшее равнодушие к окружающим людям.
   «Как теперь на их родине, какие люди сейчас живут там? Я должна набрать денег на дорогу туда и мы с Дианой обязательно должны посетить эту новую, незнакомую нaм Россию», – про­должала она свои размышлени тогда...
    Надеюсь, мой дорогой читатель, что тебе интересно читать о событиях, происшедших в жизни Анны. Поверь, что «Анна» – это реальная русская женщина и все, что я тебе описываю в этом романе – это реальные прав­дивые события, случившиеся с нею, но почти все имена и наз­вания я изменила, прежде всего из-за респекта к моим главным героям – Анне, Диане, Рогеру и другим, но те, кто был участником этих событий несомненно узнают себя, читая мои записи.
   Сама Жизнь написала эту книгу, эту историю о русской женщине, на чью долю пришлось ис­пытать и пережить много трудных жизненных ситуаций не только на родине, но и в новой для нее стране, но ко­торая пыталась бороться с ними и не сдаваться.
    Вот и тогда, после того разговора со старшей хозяйкой Гуниллой, она приняла единственное правильное тогда решение – начать искать другую работу. Через день утром, хромая и кривясь от боли в спине и ноге, она медленно поплелась в Бюро по трудоустройству, чтобы из их компьюторов, в которых были заложены объявления о свободных рабочих местах, выписать те предложения о работе, на которые она могла бы ответить и послать свои письма.
   Анна села за один из компьюторов и начала про­сматривать объявления в нем, время от времени сгибая и разгибая спину, так как в то время даже сидение на стуле приносило ей острую боль в спине, как вдруг обратила внимание на одного мужчину лет сорока, который сидел в стороне на стуле около другого компьютера и не искал работу, а с внимательным оценивающим взглядом наблю­дал за ней. Заметив, что Анна посмотрела на него, он опустил голову и стал смотреть в компьютер. Вначале она решила, что это ей показалось, но шло время, а мужчина все также осторожно продолжать наблюдать за Аннoй.
    Примерно через час Анна почувствовала, что боли в спине от долгого сидения стали невыносимо сильными. Она вышла из Бюро по трудоустройству и медленно, прихрамывая и держась обеими руками за спину, пошла домой, надеясь, что длинная прогулка поможет и боли станут меньше.
    Ее путь проходил вдоль проезжей дороги. По пути домой, она несколько раз останавливалась, чтобы вытя­нуть спину и размять ее, и обратила внимание, что черная легковая машина, которую она давно заметила и которая медленно ехала вдалеке за ее спиной, так же оста­навливается и не торопится обогнать ее. Спина про­дол­жала ужасно болеть и, чтобы сократить путь, Анна решила идти не вдоль проезжей дороги, а между жилыми домами, там, где было запрещено ехать машинам.
   Она пошла, все также кривясь от боли в спине и ноге, по пешеходной дорожке и вдруг, примерно через сто метров заметила ту же черную легковую машину, которая свернув с большой дороги стояла впереди недалеко от ее пеше­ходной дороги, развернувшись к ней лобовым стеклом. Двое мужчин сидели на передних сидениях и смотрели на нее. Она не могла хорошо увидеть тогда через стекло, сидел ли наблюдавший за ней мужчина из Бюро по тру­доустройству там: внутри машины было не очень светло, но лица сидевших в машине были повернуты в ее сторону – в этом она могла не сомневаться. И один из мужчин держал камеру, направленную на нее!!
   И так, за ней опять следили и ее снимали камерой?! Кто? Анна так никогда и не узнала это, потом, читая регулярно шведские газеты и смотря новости по телевизору, она думала, что следить могли самые различные инстанции: или гостиница «Берег» могла на­нять частных детективов, или государственная стра­ховая касса, или, может быть, та частная страховая фирма, с которой она заключила договор на страховки. Зачем? Чтобы доказать при необходимости, что Анна может быть врет о болях спине и поэтому не платить ей страховые деньги.
    Побывав больше месяца на больничном, наша героиня поняла «на своей шкуре» (извени меня, читатель, за некрасивое выражение, но оно по-моему мнению меткое), как права была специалист по лечебной гимнастике: по больничному она получала проценты от своей мизерной зарплаты, а посещения врачей и других специалистов – платные в Швеции. Ей едва хватало денег оплатить все счета и купить еды, а ведь она еще посылала каждый месяц деньги Диане в Милен.
    Начав опять работать в гостинице, Анна в первый же день начала вежливо требовать у старшей хозяйки «Бе­рега»:
   – Гунилла, мы должны составить акт о случившемся со мной во время работы, когда мы сможем это сделать? – на что та отвечала только молчанием.
    И помня слова той же женщины-специалиста о том, что долго болеющий человек может получить в Швеции де­нежную компенсацию по страховкам, Анна спросила старшую хозяйку:
   – Потом, когда акт будет составлен и подписан, я смогу получить денежную компенсацию, правильно я понимаю? Ведь за все посещения врача и специалиста по лечебной физкультуре, за ле­карства я заплатила немало денег.
   – О какой денежной компенсации ты говоришь, кто тебе сказал об этом? – грубо рявкнула вдруг Гунилла в ответ с покрасневшим лицом. – Мы никакой денежной ком­пен­сации не даем!
   «Что она так невежливо разговаривает со мной, ведь сказала же специалист о каких-то деньгах», – возмутилась Анна тогда, подошла к одной горничной-иностранке, дол­го проработавшей в «Береге» и спросила, выплачиваются ли какие-то деньги, если человек получил травму на работе, ведь они же платят ежемесячные взносы за какие-то страховки.
  –  Да, – сказала она, – работник получает денежную компенсацию не только через свои страховки, но и от предприятия, если это был несчастный случай на работе. Один работник ехал в лифте гостиницы и прищемил очень сильно палец дверьми лифта, был на больничном после этого и гостиница заплатила ему небольшую сумму денег за это, так как по больничному все в этой стране получают только проценты от зарплаты.
   Анна пошла к представителю профсоюза в «Береге»:
  – Скажи, что я должна сделать, чтобы получить де­нежную компенсацию по страховкам за время моей бо­лезни? – спросила она его и услышала в ответ: я сейчас очень занят, приди в другой день.
    На другой день его не было на работе, потом несколько раз он был опять очень занят, а потом, читатель, он ушел в отпуск и Анне так никогда и ни удалось с ним поговорить. Вот тебе и шведский профсоюз! Так никакой де­нежной компенсации за свою болезнь по ви­не гостиницы она никогда и ни от кого не получила.
    Тогда она еще не знала, что в обязанности профсоюза в Швеции входит помогать своим членам в разных трудных си­туациях на работе, профсоюз должен был помочь ей разобраться в бумагах и помочь заполнить нужные бланки, если это было необходимо.
    Наконец после обеда того первого дня Гунилла вызвала Анну в контору и они составили и подписали акт, а через один или два дня наша героиня получила уведомление о том, что гостиница расторгает с ней договор на пробную работу и через месяц она будет считаться уволенной:
   – У тебя ведь теперь болит спина, а значит ты не можешь больше убираться, – грубым равнодушным голосом сказала Гунилла.
    Анна и сама понимала, что ей надо искать другую ра­боту, и после уборки в «Береге» она ходила в Бюро по трудоустройству и упорно посылала письма на множество объявлений о работе.
    Именно в то время она познакомилась с Рогером, поехав один раз в Стокгольм, чтобы побывать среди множества людей...
   ... Да, Рогер. Она была очень рада знакомству с ним, его поддержке. Вот и сейчас в тяжелые дни, связанные с ее дочерью, он сам предложил ей отвезти ее в Милен в больницу к Диане. Татьяна с любовью посмотрела на своего друга, а он, заметив ее взгляд, спросил:
  – Ну что, нравится тебе эта музыка или поищем что-нибудь другое?
   – Нет, Рогер, давай оставим эту, ведь скоро мы приедем в Нолсту, – ответила Анна, с удовольствием слушая «Аппaссиoнату» Бетховена.
    За окном «Мерседеса» все продолжали мелькать желтые поля с рапсом, чередовавшиеся с деревнями и полосами зеленого леса, множество которого росло в Швеции; было по-прежнему светло, хотя время подходило к вечеру и солнце висело довольно низко на прозрачном голубом, без единого облачка, небе. Природа готовилась к насту­паю­щему лету, как бы просыпаясь от долгого сна.
   ... С той встречи в кафе с Рогером и дружбой с ним начинался как бы новый этап в ее жизни в Швеции...

Copyright © 2011 - 2023 Mikaela Danielsson. All Rights Reserved